Сердобольное эхо
Лишь отвечает.
Крик утопающего.
Как вода в ванной,
Медленно поднимается
Яд по венам
Как зима
Скоро тридцатилетье.
Новогодняя ночь.
На замёрзших бомжей
Смотрят ясные звёзды.
Хлопают фейерверки.
Каменеет за минуту
Блевотина на морозе.
Пьяная песня.
Полина.
Она идёт. Под зелёными туфельками – желтые носки.
В душе переливаются бусинки жемчуга.
Легки и прозрачны зелёные перья.
Она идёт вперёд, как юная лань, ведомая на заклание.
Она думает, впереди – алтарь из сапфиров.
И жрецы в белых одеждах
С позолоченными ножами.
А впереди просто жизнь
Глядит на неё, лениво облизываясь.
Постмодерн.
Полузабытые вещи –
Собственность мёртвых.
Мёртвых разных эпох и мест.
Полузабытые вещи,
Потерявшие свой мир,
Дремлют в безмерном одиночестве.
В музее-кладбище человечества
Среди вещей копошиться
Оборотень в человеческой шкуре.
Собирает останки в пазл,
Непонятный ему самому.
Просто чтоб жить.
Конец державы.
Это старое тело
Усталость и немощи гложут.
От лекарств затошнило давно.
Мириады микробов и вирусов -
Граждан его поедают.
Клетки рака чиновные
Последние соки сосут.
Доктора-людоеды, наследники – злые соседи
И богатства хотят поделить,
И всё тело пожрать, выпив кровь.
Тела дух почивает
В малиновых снах об ушедшем.
Как осенний закат –
Всё короче, тусклей, холодней.
Катится
Шар земной.
Задавит вот-вот!
Все мы готовимся к смерти,
Чистим от пыли алтарь.
Все мы успеем вовремя.
Знай, смерть, ты это знай!
Фигуры богов улыбаются,
Смотрят на пыль у ног.
Рисунок вдруг изменяется
– Новому вышел срок.
Нельзя нам кричать и биться.
Ну, почему нельзя?
Богам смерть порою сниться.
А мы качаем права.
Мы бьёмся, за что, не зная.
А зная за что – молчим.
Нас за гроши убивают.
За миллионы – чисты!
И нет, конечно же, правды
На земле и на небесах.
И все мы друг другу равны
В бога пустых глазах.
Тело
Медленно расплывается,
Тяжелея.
Очки
Надеть нужно.
Чтоб смотреть фильм
О давно умерших.
Телу тесно
Тесно в границах кожи!
Хочет лопнуть
Остыть и слиться
С небом, с землёй, с травою.
Тело не хочет
Быть кирпичом
В глухой стенке
Нового мира.
Мира животного
Трепыхания.
Бессмысленной
Жизни и смерти.
Хорошо уложен
Макияж на лице.
Запах тления.
Бархатная штора,
Кроткий миг,
Смерть клоуна.
Вот,
Околел паяц.
Привет Шарлю Бодлеру.
Увы, не вечен
Полёт альбатроса.
Надо садиться.
Уже ждут
Облизываясь, шакалы.
Краснодар.
На новой уличной плитке
Следы беспамятных
Пришельцев из разных мест.
Кому безразлично
Будущее и ушедшее.
А рядом – вялые волны
Колеблят чёрную память.
Которая отчаялась достучаться
До тех, кто ходят по мостовым.
И память набухает, как дрожжи.
Готовясь захлестнуть город,
Покрыть собой мостовые.
В преисподнюю смыть людей.
Последние римляне.
Оседают и трескаются
Полузабытые
Храмы богов, храмы былого величия.
Истлевают в хранилищах
Старые свитки.
Их не будут спасать, когда загорятся пожары.
И пришельцы из диких земель
Расхищают, что крепло веками.
И безродные евнухи борются с ними за власть.
Издыхающей клячей,
Прикованной к жёрнову мира,
Влачится империя.
Через подлость и кровь
Всё слепая бредёт и бредёт.
Бутафорские цезари-
Куклы в унылом спектакле.
И сенаторы – дети рабов и рабы.
Все в погоне за призраком власти,
Бессильной, постылой и горькой,
Как за отблеском солнца,
Ушедшего в край темноты.
Мы сидим на обломках гробниц,
На останках богов и героев.
Пьём вино,
Забываясь в пустой болтовне.
Может быть, на заре
Перебьют нас проезжие варвары.
И себе заберут,
То, что мы не успели пропить.
Тупик.
Жестяной купол неба
Над бессмысленным полем асфальта.
Горизонты – железо, забитое в толщу земли.
На асфальте – разметка
Кривые танцуют с прямыми.
И под ноги ложатся,
Наставив в лицо лабиринт.
Я иду напрямик,
Не считаясь с вопящей разметкой.
Вновь иду я в тупик,