Его отец в эту ночь сделал пышные приготовления. А именно: он поставил восковой светильник с ответвлениями, на которые были нанизаны фрукты всех видов, свежие и сухие; он добавил также множество свечей и поставил посреди святилища, ближе к воротам Бану Шайба, подобие михраба с четырьмя резными столбиками на четырех подставках. К верху его были привязаны два шеста, откуда свисали фонари, в которых были зажжены лампы и факелы. А вокруг михраба были вбиты гвозди острием вверх, на которые втыкали свечи, и так было кругом всего михраба. Зажгли светильник со многими ветвями, украшенными фруктами. Этот человек вложил в это дело большой труд, а около михраба он поместил кафедру, покрытую пестрым разноцветным покрывалом. Появился имам-дитя; он совершил молитву таравих и закончил чтение Корана; тем временем люди, находившиеся в священной мечети, мужчины и женщины, собрались вокруг него.
Он [оставался] в своем михрабе, но из-за блеска окружавших его свечей его едва можно было заметить. Затем он вышел из михраба, влача полы своих великолепных одежд с имамским достоинством и детской простотой. Его глаза были обведены сурьмой, ладони рук до запястья выкрашены [хной]. Но из-за тесноты он не мог проложить себе путь до своей кафедры. Тогда один из служителей этой части святилища взял его на руки и поставил на верх кафедры. Он поместился там, улыбаясь, и сделал знак привета присутствующим.
/150/ Перед ним сидели чтецы Корана, которые быстро читали в один голос. А когда они закончили десятую часть Корана, поднялся проповедник. Он произнес проповедь, которая тронула души более своими повторениями [стихов Корана], чем призывами к упоминанию имени Аллаха и смирению. Перед ним на ступеньках кафедры несколько человек держали в своих руках канделябры со свечами и кричали громким голосом: «О господин! О господин!» Они повторяли это после каждой части проповеди. Тем временем чтецы Корана торопились его дочитать.
Проповедник умолк, [ожидая], когда они закончат. Затем он возобновил свою проповедь, произнося различные благочестивые призывы. Когда он дошел до упоминания древнего Дома, да почтит его Аллах, он обнажил свои руки, указав на него (Дом). Он упомянул также Земзем и ал-макам, указав на них своими двумя пальцами. Он закончил проповедь прощанием с благословенным месяцем и повторением своего приветствия. Затем он призвал благословение на халифа и тех эмиров, которых обычно при этом упоминают. Затем он сошел, и это большое собрание окончилось. Проповедника находили остроумным и искусным, но его увещевания не проникли в души, как можно было надеяться: благочестивые призывы, так как они шли лишь от языка, проходили мимо ушей. Повторяли, что значительные лица этого собрания, такие, как кадий и некоторые другие, имеют право участия в торжественной трапезе и угощении сладостями, следуя обычаю, принятому на этих собраниях. Отец проповедника сделал большие затраты на трапезу этой ночи, сообразно сказанному.
Затем наступила ночь на 25-е [11 января 1184 г.], в которую ханифитским имамом было завершено [чтение Корана]; он подготовил для этого своего сына, по возрасту примерно равного первому упомянутому проповеднику. Имам-ханифит окружил своего сына в эту ночь большой пышностью. Были принесены четыре канделябра со свечами различных видов: одни — с древовидными разветвлениями, унизанными всевозможными свежими и сухими фруктами, другие — без /151/ ответвлений. Они были выставлены в ряд перед его хатимом, на верху которого были положены балки и доски. И все это было увенчано лампами, факелами и свечами. Весь хатим был освещен так, что в небе образовалась большая световая корона. Были принесены свечи в медных канделябрах и поставлен михраб из резного дерева. Его верхняя окружность вся была [украшена] свечами. Свечи в их канделябрах обрамляли его, окружая ореолом света.
А напротив хатима воздвигли кафедру, также покрытую разноцветным покрывалом. Скопление людей для созерцания этого великолепного зрелища было еще большим, чем при первом празднестве. Упомянутый мальчик завершил (чтение Корана), затем прошел от своего михраба к кафедре, влача за собою полы своих почетных великолепных одежд. Он поднялся на кафедру, сделал присутствующим приветственный знак и начал свою проповедь спокойно и кротко; тон ее [свидетельствовал о его] истинной скромности. И казалось, что осанка его, несмотря на юный возраст, была степеннее, чем у первого [проповедника], и более смиренной; увещевания его — более красноречивы, а призывы его — более полезны.