А чтецы Корана выстроились перед ним по описанному порядку и во время перерывов проповеди торопливо читали. Он умолк, пока они завершали чтение стихов, выбранных ими из Корана, затем возобновил свою проповедь. Перед ним, на ступеньках кафедры, несколько служителей держали в руках канделябры со свечами. Один из них держал кадило, распространявшее запах своего курения, которое все время добавляли в него. Когда проповедник дошел до той части своей проповеди, где содержатся упоминания [имени Аллаха] и призывы к смирению, (служители] воскликнули тонкими голосами: «О господин! О господин!», повторив это три или четыре раза. И некоторые присутствующие присоединялись иногда к их голосам, пока проповедь, не закончилась и он не сошел с кафедры.
Имам последовал за ним и, согласно обычаю, предлагал угощение значительным лицам из присутствующих, или приглашал их в эту ночь в свой дом, или доставлял им угощение в их жилища. Затем наступила ночь на 27-е, то есть на пятницу, считая (начало месяца) с воскресенья [13 января 1184 г.]. И это была светлая ночь, блестящее завершение (чтения Корана); волнующая, полная сосредоточенность, мгновение, в которое можно найти у всевышнего Аллаха прием и надежду, /152/ ибо что же стоит тогда присутствие при заключительном чтении Корана в ночь на 27 рамадана за благородным ал-макамом, напротив величественного Дома? Это такое счастье, в сравнении с которым все другое значит очень мало, как и мало значат все прочие земли в сравнении с [землей] святилища.
Начинают готовиться к этой благословенной ночи и устраивать [празднество] за два или три дня до нее. Напротив хатима имама шафиитов ставят очень высокие деревянные перекладины, скрепленные по три крепкими подставками. Они составляют ряд, тянущийся поперек святилища почти до половины его, доходя до упомянутого хатима имама. Затем меж ними помещают длинные балки, прикрепленные на подставках; одни возвышаются над другими, пока не получатся три полных этажа. Верхний ряд образует длинная балка, усеянная гвоздями остриями вверх, торчащими один рядом с другим, как на спине дикообраза; на них укреплялись свечи. Два нижних этажа состоят из перекладин, где пробиты отверстия, расположенные рядом; в них помещены стеклянные лампы, в своей нижней части превращавшиеся в трубки.
На эти балки и перекладины, как и на упомянутые деревянные подставки, со всех сторон были подвешены фонари, большие и малые. Их перемежали плоские получаши из меди, каждая из которых поддерживалась на весу тремя цепочками. И в каждой было пробито отверстие, в которое вставлялось стекло с трубкой, проходившей под низ этой медной чаши, причем ни одна из таких трубок не превосходила по своим размерам других. И когда в них (чашах) зажигались лампады, они становились подобными трапезным столикам с многочисленными ножками, искрящимися светом.
А ко второму хатиму, который находился напротив южного угла свода Земзема, шла перекладина, подобная предшествующим, связанная с этим углом. Зажигали большой фонарь, расположенный на самой вершине упомянутого свода. По краям окружающей его проволочной решетки в части, обращенной к почитаемому Дому, также были прикреплены свечи. Благородный ал-макам был окружен решеткой из резного узорчатого дерева, а вершина его усеяна гвоздями острием вверх, подобно описанному выше, /153/ и вся заполнена свечами.
Справа и слева от ал-макама находились свечи больших размеров в больших канделябрах. Эти канделябры были водружены на возвышения, являющиеся подставками для служителей при зажигании их. Стена почитаемого ал-хиджра повсюду была уставлена свечами в медных канделябрах и казалась кругом, излучающим свет — Святилище окружали факелы. И все, что упомянуто, было освещено.
Все галереи святилища были заполнены мекканскими юношами, каждый из которых держал в руках сверток из лоскутов, пропитанных оливковым маслом, помещая его затем горящим на верх галереи. На каждой из четырех сторон святилища располагалось по одной группе юношей, и каждая группа стремилась проделать это быстрее другой. Зрителю казалось, что огонь прыгает с галереи на галерею, ибо люди не были видны из-за блеска света, бьющего в глаза. Занимаясь этим, они вскрикивали в один голос: «О господин! О господин!», и святилище содрогалось от их голосов. Когда освещение стало полным, согласно тому, что мы описали, огни этих светильников ослепляли взоры светом, режущим глаза и притупляющим зрение. В виду столь поразительного зрелища казалось, что эта благословенная ночь была, по своему благородству, лишена одежд мрака и украшена небесными лампами.