— Ты будешь работать на меня, — сказал я, — а я буду тебе платить.
— И сколько ты собираешься мне платить?
В его голосе проскользнула нотка алчности.
— Сколько ты сочтешь нужным.
— Тогда за мое время ты будешь платить мне своим временем, — произнес он.
Я подумал, что он — явно со странностями, и ответил, что не понимаю. Он объяснил, что о растениях вообще нечего рассказывать, поэтому брать с меня за это деньги для него немыслимо.
Он пронзительно посмотрел на меня, нахмурился и спросил:
— Слушай, чем это ты все время занимаешься в кармане? Уж не ласкаешь ли своего бобика?
В необъятном кармане моей штормовки лежал блокнот, и я вслепую непрерывно записывал в него наш разговор. Когда я объяснил дону Хуану, в чем дело, он от души расхохотался.
Я сказал, что просто не хотел действовать ему на нервы.
— Если ты хочешь писать — пиши, — сказал он, — ты не действуешь мне на нервы.
Мы бродили по окрестной пустыне, пока почти совсем не стемнело. Дон Хуан не показал мне ни одного растения и вообще не сказал ни слова на эту тему. Наконец мы остановились передохнуть возле каких-то больших кустов.
— Растения — очень занятные существа, — сказал дон Хуан, не глядя на меня, — они живые и все чувствуют.
Едва он это произнес, как сильный порыв ветра пронесся по пустынному чапаралю. Кусты громко зашелестели.
— Слышишь? — спросил дон Хуан. — Листья и ветер со мной соглашаются.
Он сложил правую ладонь лодочкой и приставил к уху, как бы для того, чтобы лучше слышать.
Я засмеялся. Прежде чем познакомить меня с доном Хуаном, мой приятель предупредил, что старик со странностями. И теперь я решил, что «соглашение с листьями» — одна из его странностей.
Мы прошли еще немного, но дон Хуан по-прежнему не показывал мне и не собирал никаких растений. Он просто скользил сквозь кустарник, слегка прикасаясь к ветвям. Затем он остановился, присел на камень и велел мне отдохнуть и осмотреться.
Но я был настроен на беседу и еще раз напомнил ему, что меня очень интересуют растения, особенно пейот. Я снова предложил ему плату за информацию.
— Не нужна мне никакая плата, — сказал он. — Спрашивай о чем угодно. Я расскажу тебе то, что мне известно, а после объясню, что со всем этим делать.
Дон Хуан поинтересовался, устраивает ли меня такой вариант. Я был доволен. Но потом он добавил загадочную фразу:
— Только вряд ли о растениях можно что-то узнать, ведь о них нечего сказать.
Я не понял, что он сказал, или что он имел в виду.
— Что ты сказал?
Он трижды повторил ту же самую фразу. Как только дон Хуан замолчал, из-за холмов вынырнул военный самолет. Он пронесся над нами на бреющем полете, сотрясая всю округу ревом двигателей.
— О! Слышишь, как мир со мной соглашается? — сказал дон Хуан, приставив к уху левую ладонь.
Дон Хуан казался мне весьма занятным человеком. К тому же он так заразительно смеялся.
— Дон Хуан, ты родом из Аризоны? — спросил я, чтобы вновь навести разговор на возможность сделать его своим информатором.
Он взглянул на меня и утвердительно кивнул. Его глаза казались уставшими. Между нижними веками и зрачками блеснули белки.
— Ты родился в этих местах?
Он снова молча кивнул. Жест был вроде бы утвердительным, и в то же время нервным кивком задумавшегося человека.
— А ты-то сам откуда? — спросил дон Хуан.
— Из Южной Америки.
— Южная Америка большая. Ты что, родился во всей сразу?
Когда он посмотрел на меня, его глаза опять стали пронзительными.
Я начал было объяснять ему обстоятельства своего рождения, но он перебил меня:
— В этом смысле мы с тобой похожи. Вообще-то я — яки из Соноры. Но сейчас живу здесь.
— Правда? А я родом из…
Он не дал мне договорить.
— Знаю, знаю. Ты — тот, кто ты есть, родом оттуда, откуда ты родом, так же, как я — яки из Соноры.
Его глаза сильно блестели, а от смеха я почему-то почувствовал неудобство, словно дон Хуан уличил меня во лжи. Это было какое-то особенное чувство вины. Как будто дон Хуан знал обо мне нечто такое, чего не знал я сам или в чем не хотел признаваться.
Мне становилось все более не по себе. Дон Хуан, видимо, это заметил, и спросил:
— Как насчет того, чтобы поужинать в ресторане?
Мы вернулись к его дому, а потом поехали в город. По дороге я почувствовал некоторое облегчение, но полностью расслабиться мне все же не удалось. Я ощущал как бы нависшую надо мной угрозу, но никак не мог понять, в чем дело.