— Слушай… артист. Я же тебя предупреждал. Мы тебя с собой не звали. Ты сам навязался на нашу голову. — Он сгреб меня за ворот и процедил: — Сейчас ты соберешь свое тряпье и пойдешь назад в лагерь. Понял?
Мои ноги чуть оторвались от земли, дышать стало трудно.
С трудом я кивнул ему в ответ и он опустил меня на землю.
— Настя, иди в палатку и вынеси его рюкзак. Пусть проваливает.
Девушка застыла, переводя взгляд с него на меня и обратно.
— Ты что, не слышишь?
Медленно она двинулась к палатке, вынесла мой рюкзак и молча протянула мне его.
— Вы все погибните, — сказал я тихо и покачал головой.
Бугай оскалился. Удар его был коротким, но очень мощным. Я отлетел метра на три и упал на жесткую каменистую землю. Из рассеченной губы пошла кровь.
Настя вскрикнула и бросилась ко мне, но он поймал ее за руку и остановил.
— Ты уже труп! — прорычал он, глядя мне прямо в глаза. — Проваливай! Не то я снесу тебе башку и закопаю так, что никто никогда не найдет!
— Влад, — сказал я, вытирая окровавленный рот. — Ты идиот.
Бугай побелел, потом позеленел. Щеки его затряслись от гнева — так что его дружок поспешил сделать несколько шагов назад.
В руках у хулигана сверкнул нож.
«А вот и рай», — мысль эта пришла как бы сама собой. Я увидел сидящую на диване Аню, незнакомых людей, разглядывающих мое побелевшее лицо, ощутил лихорадочные попытки меня оживить, и — с другой стороны, увидел себя — лежащего посреди круглой поляны невдалеке от большой туристической палатки, над которой уже всходила огромная красноватая луна и где-то вдалеке слышался пробирающий зов мансийского шамана.
«Не они погибнут. А он. Студент погибнет. Они убили его», — пришла в голову мысль. — «Убили и спрятали, а все обставили так, будто он пропал и все дали показания, что он напился и ушел в тайгу — так это было».
Со всей ясностью я понял, что произошло и это кристально четкое осознание словно застыло в распахнутых в черное небо голубых глазах с мириадами отражающихся в них звездами — холодными и безжизненными.
Я увидел, как сверкнуло лезвие, как дернулась Настя, но Влад отшвырнул ее назад, к палатке, как бросился он на меня — и в этот краткий миг, между жизнью и смертью, между раем и адом, я успел заметить человека, стоящего за палаткой — я видел только голову, но успел его узнать, несмотря на то, что лицо его до неузнаваемости изменилось и теперь оно было ужасным и страшным — седые волосы спутались клочьями, обвисшие щеки обнажали острые, отвратительные скулы, вытаращенные глаза были налиты кровью.
— Убей его, убей! — шептали губы человека и даже когда нож стал опускаться на мою грудь, я не смог отвести взгляда от его лица.
Глава 5
– Дорогой… просыпайся, солнце мое… пора ужинать, – ласковый приглушенный голос долетел до меня откуда-то… справа.
Если честно, я был настолько обессилен, что не мог открыть глаза. Даже пальцем пошевелить мне было трудно.
Впрочем, возможно, вы не так меня поймете. Обессилен – не в том смысле, что перед этим… (перед чем? перед тем, как голос позвал меня ужинать?) я работал на каменоломне, нет (а где я работал?). А в том смысле, что груз забот, ответственности, тревог и целого вала существенных и не очень мелочей вдруг свалились с плеч и мне стало так легко, что даже малейшая физическая активность казалась сущей пыткой.
Такое состояние возникает обычно после нескольких лет ежедневной рабочей рутины, наполненной жуткой нервотрепкой, бесконечными цейтнотами, дедлайнами. К тому же, с этим взявшимся из ниоткуда вирусом – разве съездишь в нормальный отпуск?
Горячая яркая искра промелькнула в моем мозгу.
ОТПУСК.
Я шевельнул пальцем большой ноги.
Она засмеялась.
– Ну же, шалунишка! Я вижу, что ты уже не спишь!
«Шалунишка?» – подумал я. – Аня не называла меня так давным-давно, примерно лет пятнадцать или двадцать… возможно, сразу после студенческой скамьи, когда мы только поженились и были ненасытными словно Эрос и Психея, она и могла так выразиться, но теперь…
Чьи-то легкие пальчики пощекотали меня за пятку, и я отдернул ногу, лениво улыбнулся и вдруг услышал странный звук. Собственно, это был даже не звук, а скорее – шум.
Я не различил его сразу, потому что он сливался с окружающей средой, как будто был ее органичной частью и даже больше.
Я снова попытался разлепить веки, но у меня ничего не вышло.