— Не надо, — остановила его жестом бабушка. — Я скоро уйду. Я пришла к Геше. — На, возьми, — протянула она мне что-то.
Я машинально вытянул руку, и на мою ладонь упал надетый на толстую капроновую нитку медвежий клык.
— Надень и носи! — посмотрела она мне в глаза. — Снимешь в посёлке или в городе. А в лесу клык носи… В нём сила того аминака, которого ты убил осенью. Есть в нём, — показала она на странное ожерелье, — и моя сила. Если бы не ты, погиб бы тогда и мой внук, аминак тот был не простой… Не шатун, а на людей охотился. Помогли с ним справиться твои предки, поэтому сила зверя тебе должна принадлежать по праву.
И ребята, и молодой эвенк, и я — все смотрели на старую шаманку и не знали, как себя вести и что ей сказать? Слишком необычным был ее поздний визит.
«Она подарила мне оберег, но зачем? Выходит, бабушка знает то, о чём мы и не догадываемся», — невольно возникло в сознании.
Я взглянул на Николая, эвенк выглядел предельно серьёзным и озабоченным.
— Не знаю, как вас за это и благодарить, — надевая на себя клык медведя, обратился я к шаманке.
— Благодарить будешь потом, когда узнаешь его силу, — перебила меня бабушка.
И, повернувшись к своему внуку, сказала:
— Ты как проводник смотри за парнями. За второй речкой, пока не доберётесь до вершины, друг от друга далеко не расходитесь. За водоразделом, другое дело.
Выслушав её наставление, Николай молча кивнул.
— Коля мне сказал, что покажет место древнего города, — обратился я к шаманке с вопросом. — Разве можно зимой что-то разглядеть?
— Увидишь! Там валы такие, что их и из-под снега видно. Город стоит рядом с кочевой дорогой на берегу речки Чудовой, недалеко от её впадения в Тым. Его найти просто.
— А курганы? Неужели и вправду в тайге стоят курганы? — снова я задал вопрос.
— Большие такие холмы, поросшие лесом, — прищурила свои выцветшие глаза старушка. — Они рядами стоят прямо на болоте. Мимо них пойдёте — увидите.
— Вот чудеса, так чудеса! Раньше я считал, что курганы возводили только в степи. Наверное, когда их насыпали, вместо тайги и болот здесь простирались степи, — подумав, сказал H.Л. — На моховом болоте курган не построишь…
— Лет 30 назад тымские старообрядцы один такой курган раскапывали, — сказала, выслушав нашу дискуссию, бабушка.
— И что же они в нём нашли? — не удержался я.
— А ничего. Внутри насыпной горы оказался сруб. Сруб из толстых брёвен, даже топоры не брали — камень камнем! Так и бросили свою затею.
— Если внутри был найден сруб, значит, земляные горы рукотворные! — заключил Н.Л. — Это уже серьёзно. Вот так дела! А где же наши знаменитые историки?
— Они боятся и развалин городов, и тем более курганов, — сказал я. — Если, как ты говоришь, земляные пирамиды были насыпаны тогда, когда здесь на севере тайги ещё не было, то это пахнет минимум семью, а то и десятью тысячами лет! Представь, какой скандал может получиться в науке, если кто-то это докажет!
— Грандиозный! — кивнул головой Н.Л. — Тогда надо будет переписывать всю мировую историю…
— Скорее бы всё это увидеть! — загорелся я.
— Скоро увидите, только берегите себя, — направилась к выходу из чума бабушка.
— Ты когда-нибудь предполагал такое услышать об этой земле? — спросил я Н.Л.
— Нет, конечно! Мне и в голову не приходило, что здесь была какая-то цивилизация.
— Да ещё и славян.
— Скорее всего, предков славян, — поправил он меня. — А может быть, прапрадедов индоиранцев, германцев и кельтов…
— Если взять во внимание то, о чём мне рассказала Колина бабушка, что легендарные эндри пришли с севера, с какой-то загадочной погибшей земли, то получается, что они являются предками всей белой расы?!
— Чем просто так болтать, вы бы лучше колыбельную нам с Николаем спели, — раздался из-под оленьего одеяла голос Старкова.
— Да, да! — поддержал Сергея эвенк. — Я люблю колыбельные. Особенно на эвенкийском.
— Может, тебе на китайском спеть? — запустил я в Николая подушкой.
— Ты пошто так на меня осерчал? — спросил тот, хохоча и зарываясь поглубже в одеяло…
Чуть свет на двух оленьих упряжках мы понеслись на север в вершину реки. Ехали той же дорогой, какой осенью я пересекал бор в поисках пропавших. Олени бежали резво, так что собаки еле за ними поспевали. Наши вещи и продукты были переложены в оленьи нарты, наши же таёжные походные сани катились на привязи сзади. Палатку Паши, охотника, с которым Николай Лихачёв добывал диких северных оленей, мы увидели издали. Кажется, хозяин был на месте, так как из жестяной трубы, что торчала из её крыши, шёл лёгкий дымок.
— Эй, Паша, хватит спать! — крикнул по-русски Николай. — Встречай гостей!
— Я сейчас, — раздалось из-за брезентового клапана.
И из палатки на четвереньках выполз Паша.
— Э-э-э, да ты я вижу, напился?! — наклонился над ним Лихачёв. — Где же ты взял пойло? Со мной не пьёшь, но как только я в отъезде, ты сразу рога в землю! Давайте посмотрим, где у него водка? — обратился к нам проводник, привязывая оленей.
Я соскочил с нарты и заглянул в палатку. Рядом с примитивной, сделанной из куска железа печью на сосновом лапнике лежало оленье одеяло, а рядом с ним стоял открытый термос. Я взял его в руки и, понюхав содержимое, протянул Николаю.
— Литровый термос, а в нём чистый спирт. Разводит в кружке и пьёт, — показал я на стоящую на печке наполненную снегом кружку.
— Придётся подождать, пока придёт в себя, — выливая на землю спирт, с горечью в голосе сказал охотник. — Такого с собой брать нельзя. Витька Ивичин на обратном пути с ним не совладает.
— Ну что же, давай подождём, — развёл я руками. — Только в палатке всем будет тесно.
— Я у костра переночую, — вздохнул Николай. — Виноват перед вами, не посмотрел, что у Пашки в термосе.
— Ладно, не переживай, — положил на плечо эвенка свою руку Н.Л., — всякое бывает.
— Плохо то, что олени долго будут голодные, их ведь сейчас не отпустишь.
— А если их покормить хлебом? — спросил Сергей. — У нас его мешок и ещё мука, что твой отец нам выделил. Они его есть будут?
— Ещё как будут! Хлеб все едят, — отозвался H.Л.
— Пожалуй, пойдёт, — согласился эвенк. — Хлебом, значит хлебом! От трёх булок от нас не убудет. Тем более, есть мука. Только сначала их надо оттаять.
— Но это дело поправимое, — усмехнулся Старков, доставая из мешка буханки. — Сейчас печь натопим, жара в палатке будет!
— А с этим что делать? — показал я на стоящего в экзотической позе Пашу.
— Уложим в палатку и пусть спит. Когда выспится, придёт в себя, тогда и поговорим… — взглянул на своего напарника Николай. — Скоро совсем сопьётся, хоть в посёлок не отпускай вовсе. Уйдёт туда, как человек, на оленях, в одежде, а возвращается из Центрального в майке, трусах и пешком по снегу. Оленей, лыжи и одежду свою — всё за пойло отдаст! Беда с ним! — сокрушался Николай.
Из-за Паши нам пришлось на целый день задержаться. Такая остановка не входила в наши планы. Но что было делать? Все понимали, что другого выхода нет. Только назавтра утром наш аргиш снова двинулся к намеченной цели. На соседней нарте нахохленный, с головной болью восседал Паша Тугундин. С ним никто не разговаривал, и он тоже молчал. Добравшись до места гибели Юрия Петровича, мы отпустили обе оленьи упряжки и, встав на лыжи, пошли пешком. Хоть наш путь и шёл по ровному месту, но перегруженные нарты разогнаться не давали. Поэтому мы пришли к избушке, где я осенью встретил Николая, только назавтра вечером. Уже в темноте мы откопали от снега дверь и разожгли в печке огонь.
— Ну вот, первый этап нашего пути пройден, — сказал я членам команды. — Здесь, в избушке, оставим часть продуктов, так что завтра идти будет веселее.
— Через два дня мы снова выйдем к избушке. Это на речке Язёвой, — продолжил за меня эвенк. — И там тоже оставим часть продуктов. Через водораздел пойдем налегке. А за ним совсем глухие места. В том краю и лося много, и оленей табуны, и птица есть, так что голодать не придётся…
— Это хорошо, что не придётся, — многозначительно посмотрел на Николая Н.Л. — Иначе начнём тянуть жребий.
— Зачем? — поинтересовался Николай.
— Как зачем? Неужели ты не понял? Впрочем, глядя на тебя, обойдёмся и без жребия. Ты как самый жирный из нас…
— Да я самый худенький! Это у меня лицо кажется жирным! — понял шутку эвенк.
— Ха, ха, ха! — засмеялся, глядя на эту сцену, Сергей. — Два дня назад он меня намеревался зажарить, — показал он на H.Л., — а теперь на тебя переключился.