— Да, есть у меня… зазноба, — краснея, выдавил Бадвагур неуклюжее слово; Ривэн, чей ти'аргский был всё ещё далёк от совершенства, не сразу сообразил, о чём речь. — Очень достойная девушка.
И вновь погрузился в молчание — раскладывал по отделениям особого ящичка свои инструменты, хрустел натруженными пальцами. Не дождавшись продолжения, Ривэн вопросительно кашлянул:
— Очень достойная — и всё?
В его представлениях «зазноба» должна была обладать совсем другим набором качеств. Хотя… Ривэн воссоздал в памяти леди Синну — во всех мучительных подробностях внешности, ужимок и речей, со всеми капризами и самовлюблённостью — и вздрогнул. Может, в оценках агха и вправду больше разумного…
— А что ещё нужно? — искренне удивился Бадвагур; кустистые рыжеватые брови смешно поползли вверх. — Скромная, почтительная к старшим. Верная. И сама доброта… — он горько вздохнул. — Узнай она, что я сделал в той шахте… Я был бы противен ей.
— Но ты ведь защищался, — горячо возразил Ривэн; он вообще не понимал, почему Бадвагур делает из этого события такую драму. Леди Синна на месте гномьей женщины обожала бы его: турниры и даже песни о поединках и битвах распаляли её, губили приличную сдержанность. А тут, надо же, «был бы противен»… — Ты же говорил, что на вас напали, что это был подосланный убийца…
— Он был моим сородичем, — в сотый, наверное, раз пробурчал Бадвагур — и отвернулся. — Это ужасное дело. Его нельзя оправдать.
Ривэн задумчиво пошевелил пальцами босых ног. Его иногда угнетала манера Бадвагура выражать категоричные мысли короткими рублеными фразами.
В саду темнело: подступала ранняя южная ночь. Тени сгущались, вычерняя лохматые силуэты пальм и изящные кипарисы. Душные запахи цветов наполняли домик-беседку; Ривэн уже знал, что, если здесь вдохнуть слишком глубоко, может закружиться голова. В кустах что-то зашуршало — наверное, снова полосатая, перекормленная сердобольными рабами местная кошка…
— Так эта девушка… ждёт тебя? — спросил Ривэн, решив не продолжать тонкую тему убийства. Переубедить агха, как он успел усвоить, было даже посложнее, чем лорда Заэру: тот хотя бы всегда прислушивался к разумным доводам «против» (не от Ривэна, конечно же — тот и в бреду не надумал бы спорить со стариком).
Глазами он указал на одну из неоконченных статуэток Бадвагура, и агх, похожий сейчас на бородатого подростка, ещё сильнее залился румянцем. Статуэтка изображала невысокую, крепкую девушку, стоявшую со сложенными руками; самыми крошечными резцами Бадвагур лишь начал намечать её черты — чуть вздёрнутый нос, маленький подбородок, грустную складку рта… Ривэну до сих пор не посчастливилось дознаться, кто же это.
— Да, — выдавил Бадвагур — преодолев, видимо, целый перевал внутреннего сопротивления. — Думаю, да. Хоть и не обязана. Я же кхилиру, отверженный. Позор клана.
— Она знает, куда ты ушёл?
— Только в общем… — Бадвагур вздохнул ещё тоскливее; взглядом он беспокойно бродил по беседке, разыскивая трубку. Трубка, похоже, спасала его от всех душевных невзгод. — Не знал, как ей объяснить… Но она согласилась ждать меня. Перед тем, как уйти… — тут агх осёкся и, набрав в грудь воздуха, как перед прыжком в воду, почти шёпотом сказал: — Перед тем, как уйти, я обручился с ней. Кетха моя невеста.
В его голосе хрипотца смущения боролась с плохо спрятанной гордостью. Ривэн поздравил агха (между прочим, от всей души), но тот лишь махнул широкой рукой.
— Не с чем. По моей вине погиб её первый, законный жених — Кадмут, кузнец и воин, сын моего вождя. А я связал её клятвой, которую, может быть, ей не сдержать… Я не знаю, вернусь ли, — он замолчал, потому что охранники, скучавшие снаружи, подошли чересчур близко к беседке. Когда их шаги и голоса стихли, добавил: — Никто из нас не знает. Даже он.
Ривэн постоянно уворачивался от этой мысли, но она настигала его — надоедливая и мерзкая, точно вошь. Вот и теперь пришлось задаваться вопросом, точно ли он хочет, чтобы разнеженное бездействие на острове Рюй закончилось…
— Ну, если он так ни до чего и не додумается, — протянул Ривэн, стараясь не показывать скопившуюся обиду на Альена, — кровожадные твари так и будут лезть из ваших пещер, а корабли продолжат топить гигантские спруты… А, и что я там ещё забыл, ходячих мертвецов?…
В голову Ривэну пришла и болезнь, невесть откуда рухнувшая на Дорелию: и в Хаэдран, и в гостиницу Зелёной Шляпы долетали слухи о ней. Но её он не стал упоминать — очень уж боялся думать об Энторе, гнал от себя навязчивые тревоги за друзей и лорда.