— Грифы, — сказала Гаудрун, не то спрашивая, не то утверждая. Зелёные глаза полыхнули ненавистью: грифы для неё оставались прежде всего подручными тэверли. — Ведь так?
— Не знаю, — нерешительно отозвалась Тааль. — Может быть… Пусть себе кружат. Они же не пытаются напасть.
— Вечно ты стараешься избежать схватки, — с укором протянула Гаудрун и надулась, глядя в сторону. Тааль улыбнулась грустно и примиряюще.
— Нам ли сейчас мечтать о схватке? Я едва лечу, а Турий, — она понизила голос, — всё ещё хромает и совсем без сил… Ему нужно больше еды, чем нам, и не хватит запасов от оборотней.
Она рассчитывала, что против этого довода подобрать будет нечего. Турий действительно отказывался от всего ради них и полушутя-полусерьёзно разглагольствовал о кентаврах, которые способны месяцами путешествовать без воды и пищи. Мясо он не ел, как и все сородичи, его любимой травы вокруг не было — и кентавр подолгу жевал семена и размятые колючки из их общих запасов. Видя, что иногда он почти валится с копыт и бледнеет, как мёртвый, Тааль несколько раз порывалась уговорить его убить хоть одну пустынных ящериц. Турий, со своей силой, наверняка мог бы раздавить её головку двумя пальцами… Сырое мясо и кровь поддержали бы его.
Однако Тааль могла живо вообразить, какое отвращение и разочарование вызовет этим у кентавра. Он гордился, что его народ не убивает других ради своего выживания, а луки со стрелами стал делать лишь для самозащиты. «Мир стал бы куда совершеннее, если бы не строился на пожирании одних другими, — сказал он однажды, наблюдая за любимыми звёздами. — Может быть, где-то там и есть такие миры… По крайней мере, мне очень хочется верить в это, Тааль-Шийи».
Гаудрун разочарованно вздохнула.
— Что верно, то верно… Но, может, хотя бы вызвать их на разговор?
— О чём? Они явно и так знают, куда мы направляемся… Вариантов не так уж много.
— Ну не знаю… — Гаудрун помялась, допуская неравномерные взмахи крыльями — у неё это было признаком сильного волнения. — По-моему, с тобой бы они пообщались.
— О чём это ты? — с опаской спросила Тааль. Что-то в тоне Гаудрун её насторожило.
— Ты так и не рассказала, о чём с тобой говорил тот гриф в Лесу, — сказала Гаудрун, а потом, оглянувшись на задумчивого Турия, тяжко вздохнула: — Ведь столько времени уже прошло, если подумать… Но именно с тех пор всё пошло не так. Это правда такая тайна? Не знаю, следует ли расспрашивать, но…
Довольно долго Тааль молчала. Как можно рассказать об этом? Да и нужно ли?…
Она вспомнила слова Эоле, не прекращавшие мучить её. О том, что она нужна и тэверли, и их противникам, что должна сделать выбор, от которого будет зависеть исход войны. Для Гаудрун это прозвучит очень двусмысленно, если не хуже того.
Ну вот, печально признала Тааль: она уже готова лгать. Если не лгать, то скрываться, будто совершила что-то позорное. Разве Гаудрун ей не друг, разве вместе они не прошли уже через столько опасностей?… Что-то надломилось в ней после пещеры во сне — как веточка тутового дерева хрустко ломается от слишком сильного ветра. Надломилось и не подлежало восстановлению.
— Я не знаю, Гаудрун, — честно повторила Тааль. — Просто не знаю, что говорить. Я не хочу, чтобы ты считала меня врагом.
Щёки Гаудрун порозовели.
— Я никогда… — горячо начала она, но потом умолкла. Видимо, опыт ухода за Тааль, пробывшей много дней на грани этого мира с чем-то чужим и далёким, и её кое-чему научил.
Никто из троих не проронил больше ни слова до самых сумерек. Грифы продолжали лететь над ними, но с темнотой скрылись за горизонтом. Они улетали на юг.
Ночью Гаудрун уснула, от холода превратившись в неподвижный, пушистый клубок перьев. Турий, как всегда, заступил на стражу; изредка переступая с копыта на копыто, он смотрел на звёзды и иногда, наклонившись, водил длинным прутиком по песку. Тааль присмотрелась и узнала схему звёздного неба, только в линиях и странных изломанных углах.
— Здесь немного не такое небо, как на Высокой Лестнице, — нетвёрдо сказала она, просто чтобы начать разговор. Молчание и измотанность кентавра тяготили Тааль; ей теперь постоянно казалась, что она провинилась перед ним в чём-то важном. — И не такое, как на юге Леса.
Прутик на мгновение замер, а потом продолжил путь. Мертвенно-белый свет луны — большой и плоской — заливал контуры двух треугольников, крупного и поменьше. Тааль напрягла память, но так и не вспомнила, что это за созвездие… До чего же она всё-таки глупа. Вот отец бы ответил в два счёта: он знает всё на свете — конечно, насколько это доступно майтэ.