— Потому что мы ушли очень далеко, — откликнулся кентавр — низким полушёпотом, чтобы не разбудить Гаудрун. — Чтобы составлять небесные карты, мои предки путешествовали по всему материку. Вокруг много чудесных, потайных мест, которые мы никогда не видели, Тааль-Шийи. И облик неба будет зависеть от того, откуда ты смотришь.
— Никогда не видели… — грустно повторила Тааль. Ей хотелось добавить «И, скорее всего, не увидим», но она сдержалась. Если Эоле и Ведающий хотели, чтобы она улетела к тэверли, вряд ли они ждут её смерти — по крайней мере, скорой… Её саму удивило спокойствие, с которым она думала об этом. — А Звезда Дракона всё ещё горит.
— Да, — палец Турия — длинный и сильный, как полагается пальцам стрелка, — упёрся в красную точку на небе и закрыл её от Тааль. — Это правый глаз Дракона. А вот голова, крылья и хвост — видишь?
— Вижу, — созвездие Дракона Тааль и раньше отличала без труда. Ей с детства казалось, что драконов, в пору их жизни, многое роднило с майтэ — ибо двух крылатых существ заведомо роднит очень многое, даже если это нетопырь и чайка… Старые сородичи Тааль говорили о драконах как о кровожадных чудовищах, но одно почему-то вполне уживалось для неё с другим. — А ты видел драконов, когда был у тауриллиан?
— Лишь однажды и издали… Но другие из моего садалака видели. Метей-Монт, например. Потом он два дня молчал, — (это как раз не удивляло Тааль: кентавры вообще частенько могли надолго умолкнуть, погрузившись в свои размышления). — Мы так и не добились от него подробностей… А вот это что за созвездие, знаешь?
— Это Кентавр, — Тааль улыбнулась. — Слишком легко.
— Тогда посложнее, — Турий хмыкнул, принимая вызов, и чуть отклонился назад; свет сиял так ярко, что Тааль видела, как бугрятся под кожей его мышцы. Почему-то ей снова вспомнился человек из снов: он был совсем другим — сильным, но тонким, как молодой ясень…
Глупое сравнение, впрочем. Ей стало стыдно от собственной вольности.
— Вот это, круглое. Узнаешь?
— Морской Ёж, — с ходу ответила Тааль. Она в жизни не видела ни морских ежей, ни собственно моря, но отец, Мьевит-философ, накрепко вбил в неё колючие очертания.
— Да ты и вправду мудра, Тааль-Шийи, — кентавр тихо рассмеялся и опустил прутик на песок, изобразив поражение. — Даже мне, астроному, нечему научить тебя.
Тааль вздохнула с облегчением. Наверное, можно считать, что они помирились.
— Я не рассказывала тебе, что было со мной все те дни… — несмело начала она, глядя в сторону. Там покатыми горбами тянулись песчаные горы, чернеющие на фоне небес. — Пока ты так за меня волновался. Я потеряла все чувства, а потом снова говорила с Эоле и…
— Не надо, — перебил Турий и, протянув руку, осторожно коснулся клюва Тааль. Ладонь у него была жёсткая и шершавая. — Не рассказывай, если не должна. Лучше молчать о встречах с атури. Если духи почтили своим присутствием, это великая тайна… — он помолчал. — Жаль только, что здесь твой Эоле не поможет нам. Что-что, а воду мы точно долго не встретим.
Тааль отстранилась и перевела взгляд на лук и колчан со стрелами. Они лежали здесь же, на песке — изящные и бесполезные. Нет ни зверей, чтобы охотиться на них (может, в Лесу у неё ещё был бы шанс уговорить на это голодного Турия?…), ни врагов, чтобы от них защищаться… За исключением грифов.
Интересно, если они наблюдают за ними, это означает, что обитель тауриллиан близко?…
— Ты сердишься на меня?
— Сержусь? — изумлённо переспросил кентавр. — О нет, Тааль-Шийи… Я только боюсь за тебя. Иногда мне кажется, что кто-то взвалил слишком тяжкую ношу на твои маленькие крылья… Ты вот уже и называешь их тауриллиан — совсем как они сами, на древнем языке…
Осознав, что это и вправду так, Тааль вконец растерялась.
— Это случайно вышло… Я, пожалуй, немного посплю, если ты не против.
— Спи, — торжественно кивнул Турий. — Тебе нужно восстанавливать силы. Утром проще справляться со сложными мыслями.
Во сне Тааль снова видела человека с синими глазами. На этот раз они шли рядом и беседовали. Голова Тааль была примерно на одном уровне с его плечом; мелкие камни вперемешку с песком резали ей подошвы ног, а на месте крыльев за спиной снова появилась томительная пустота. Она вернулась в большое, чужое тело — и говорила с этим человеком, и понимала его.
От такой радости было почти больно.