Тааль чуть не сказала: «На что угодно», но вовремя остановила себя. От такого ответа веяло чем-то мёртвым, бесповоротным — как во взгляде человека из снов или в самой Пустыне.
— Я готова пройти через то, что они… или вы сочтёте нужным, — она снова осторожно обошла вопрос о том, кому же служит Хнакка. — Я должна попасть к ним, чтобы исцелить свою мать.
— Да? — скулы Хнакки сместились — он растянул в улыбке безгубый жёлто-коричневый рот. — Неужели только ради этого?… И тебе не хочется добраться до правды о себе и своих снах, Тааль-Шийи? Откопать её, как грунтовые воды под слоями почвы?
Из-за ближайшего песчаного холма вилась, поклацывая, живая тёмно-серая речушка: всё новые и новые каменные скорпионы стремились к духу. Тааль задумалась, не со всей ли Пустыни они сползаются; ей стало нехорошо. Впрочем, возможно — просто из-за жажды и усталости.
— И это тоже, конечно… Но это не главное, — отыскав в себе уверенность, сказала она. — Я ушла в этот путь ради Делиры, моей матери, певицы из гнездовья с Высокой Лестницы. Она снесла повреждённое яйцо… Ещё я хочу помочь своей подруге, Гаудрун, найти её брата. Кентавры увели его к тауриллиан, как и всех её родичей. А Турий-Тунт…
— …а Турий-Тунт хочет отомстить за то, что сотворили с каждым из садалаков от Пустыни до северных снегов, — прошелестел за неё Хнакка. — За попранную гордость кентавров, возомнивших себя мудрецами… Красивый итог получается, Тааль-Шийи: ты всё делаешь ради других. Но вся ли это правда?
Облик вопроса смутил Тааль. Не «правда ли», а «вся ли правда»… Даже Эоле не так коварно играл словами.
— Может быть, и не вся, — признала она, поразмыслив. — Но мне хотелось бы именно такой правды… — внезапный смелый порыв вскружил Тааль голову. Раз сыпучий старик хочет от неё честности — что ж, она будет честна. — Если уж мне суждено потерять зрение, оглохнуть, понимать деревья и жуков, иногда выслушивать загадки атури и умереть от голода в Пустыне — предпочитаю, чтобы это случилось ради других. Чтобы в этом был хоть какой-то смысл.
Она и сама не знала, откуда в ней взялось столько злой запальчивости. Хнакка, однако, выслушал эту тираду вполне спокойно — только кучка скорпионов отхлынула от Тааль, как от открытого огня.
— Выслушивать загадки атури… Значит, Эоле произвёл на тебя не лучшее впечатление о нас. Ну ничего, — он шуршаще усмехнулся. — Надеюсь, ты встретишься с другими — не с такими пустоголовыми, как он, и не с такими брюзгами, как я… Мы очень разные, Тааль-Шийи. Потому и с тауриллиан мы в разных отношениях. Моя Пустыня уже не первое тысячелетие не даёт тауриллиан прохода на материк, но она же и оберегает их. Нам пришлось заключить своего рода договор (вижу, это тебя интересует)… Я не мешаю их магии и их драконам, мои песчаные бури обходят их стороной. А они взамен сделали меня Привратником у Молчаливого Города. Каждый должен пройти через меня, чтобы костяные ворота открылись перед ним… Каждый, кого тауриллиан ждут, конечно.
Врата в её снах чаще всего были белыми. Так что упоминание «костяных ворот» Тааль совсем не понравилось. Ещё меньше ей понравились пышные фразы о договоре.
Скорпионов становилось всё больше: ей уже начинало казаться, что под ними не видно песка… А вдруг испытание — в том, чтобы спастись от их голода? Она так слаба, что на долгий полёт её не хватит…
— Может быть, тогда объяснишь, что я должна сделать?
— О, ничего серьёзного, — в стариковском шёпоте послышалось сожаление. — Почему-то тауриллиан особенно снисходительны к тебе, они редко таким ограничиваются… Любят странные шутки. Всего-навсего три загадки, Тааль-Шийи. На этот раз — настоящие загадки, а не то, что ты ими посчитала… Ты отвечаешь на три моих загадки, а потом проводишь ночь бдения здесь же, на этом месте. Таковы условия тауриллиан. Им нужны твоя мудрость, сила и чистота.
«Чистота» — опять это слово… От него Тааль почему-то становилось неловко, как если бы кто-то, например, поймал её на неуклюжем повороте в высоте.
— Я готова.
Когда-то она неплохо разгадывала загадки. По крайней мере, отцу нравилось, и пару раз он даже звал Тааль «смышлёной» — правда, скорее от большой любви, чем из-за подлинных заслуг. Особенно же загадки любил Ведающий: не одну сотню хитроумных вопросов он загнал в музыкальную форму. Общаясь с молодняком и птенцами, он обычно ставил их в тупик своими песнями-ребусами — и добродушно посмеивался, когда они в задумчивости разлетались по гнёздам…
Но Хнакка не похож на Ведающего.
— Слушай первую. Твой вечный спутник, которого ты не замечаешь, а в последний миг возвращаешь ветру. И блаженство, и мука — разделить его с кем-то другим.