Трясущейся рукой Дорвиг отёр лоб: из-под шлема катился пот. Прямо перед ним воздух с треском разорвала зелёная молния — будто побег ядовитой лозы. Ужалив женщину-рысь в грудь, молния прошила её насквозь. Коротко и зло вскрикнув, женщина покрылась пятнистой шкурой, а затем пропала. Дорвиг поднял глаза: на валу стоял некто в тёмном балахоне. Бледный заморыш с желтовато-восковыми руками — даже отсюда Дорвиг ощутил глухую, давящую ненависть к нему.
Ядовито-зелёные молнии срывались с пальцев колдуна не так уж часто и наверняка стоили усилий. Некоторые не попадали в цель и бесполезно плавили снег, обнажая чёрную землю; зато другие изгоняли полузверей и крыс, как раскалённое железо лекаря изгоняет заразу раны, а кровавые лучи рассвета — ночную темноту. Угодив в человека, молния прожигала кольчугу. Тогда соратники Дорвига со стоном хватались за плечо, живот или грудь. Повреждения вряд ли были смертельными, но Дорвиг видел выступавшую кровь. Самые настоящие раны. Раны, нанесённые магией. Это окончательно привело его в ярость.
Дорвиг взревел и, взмахнув Фортугастом, снёс голову какому-то пешему дорелийцу. Счастливый со ржанием тряхнул тонковолосой гривой, дурея от запаха крови. Голова покатилась по снегу. Откуда-то Дорвиг знал, что бледный волшебник на валу так же, как и он, провожает её взглядом.
Теперь на равнине Ра'илг у него появился личный враг.
Подбираясь к лесу, альсунгцы вопили что-то на своём варварском языке. Нитлот, борясь с головокружением, различал имя Хелт и коренное название Ледяного Чертога. Ти'аргцы молчали — их, впрочем, не так уж много дотянуло до вала. Наверное, слегка стыдно кричать в подобных обстоятельствах.
«Они кричат: равнина наша, трусы», — безучастно перевела Индрис, знавшая альсунгский. Её голос еле-еле дотягивался до Нитлота сквозь чёрную магию, её чудный Дар увязал и барахтался в этой гадости. Сердце Нитлота разрывалось от боли, но он ничем не мог помочь. Удерживать защитный покров становилось всё сложнее, и, хотя Тейор и Индрис надрывались каждый на своём конце вала, для молний почти не осталось сил. Если бы феорнцы не сдались так рано…
Нитлота шатало от слабости, но он прицелился и отправил молнию в лохматого великана, который как раз порывался голыми руками задушить лучника. Лучник пока успешно уворачивался, вопреки тому, что пузо великана существенно сужало ему обзор. Получив удар в плечо, Двуликий обратился в жирного ворона и с карканьем исчез. Лучник застыл на месте, растерянно моргая.
Нитлот и сам неплохо творил иллюзии — разумеется, если не приходилось концентрироваться на стольких целях сразу. И он знал, что такое правдоподобие возможно в единственном случае.
Всех этих Двуликих — каждого — маг должен был видеть лично. Лишь подлинное воспоминание можно вот так воссоздать, и Хелт получает от кого-то эти подлинные воспоминания.
Итак, у Хелт есть прямая связь с тауриллиан, с бессмертными господами из-за моря, с «утраченными богами» жрицы Наилил. Интересно, что-нибудь может быть хуже?…
«Мы не удержим их! — заявил Тейор, словно это не было очевидно. — Надо отступать».
«Путь к реке перекрыт. Они заняли весь восток Ра'илг».
«Тогда на юг. В лес и к Зельдору. Я найду Петуха?»
Петухом Тейор звал лорда Толмэ — за пышность одежд и задиристость. Нитлот обречённо вздохнул.
«Ищи. Только вот…»
Но закончить мысль у него не получилось. Нитлот вдруг понял, что давно не слышит Индрис: её ясное, многоцветное сознание затуманилось, как бы скрывшись под снежной трухой. Дар Индрис перед его внутренним зрением сжался до крошечной точки. Она затаилась и ждала чего-то, спрятав свои планы от них обоих.
И сейчас слой трухи — или, возможно пепла — изнутри пробил сноп лучей, золотых и опасно-горячих, будто кипящее масло, льющееся со стен осаждённого города. Нитлота толкнуло в грудь ударной волной; не удержавшись, он тихо вскрикнул от боли в шрамах. Замахал руками, пытаясь удержать равновесие, но всё равно чуть не полетел с вала. Тейор тем временем неистово проклинал всех женщин вообще и излишне самостоятельных — в частности.
Шквал пламени с рёвом накрыл наступавших альсунгцев, не коснувшись ни одного воина из Феорна или Дорелии. Вспышка возникла на посту Индрис, вытянулась в огненную змею и прошлась вдоль всего вала.
За несколько безумных секунд снег вокруг обоза и палаток оказался растоплен, а иллюзии — изгнаны. Ни следа не осталось от чёрных одноглазых крыс и оборотней; рёв, вой, визг, стрекот, человеческие крики слились в одну жуткую массу. Люди бросали оружие и в панике бежали к ближайшим сугробам, чтобы утихомирить огонь; раскалённые доспехи стали для многих орудием пытки. Позабыв доблесть, альсунгцы отшвыривали щиты и мечи, сдирали шлемы с обугленных голов; Нитлот прижал руку ко рту в приступе тошноты, почувствовав запах палёного. Он видел, как весело, точно сухие дрова, вспыхнуло знамя с серебристым драконом, и как старый альсунгский полководец катался по снегу, с утробным стоном прижимая ладони к глазам… Этот же старик только что крушил дорелийцев, пеших и конных, с небрежной лёгкостью.