— Ничего, эр Алья… Я искала Вас, Лаура, всего лишь чтобы познакомиться и рассказать о его поступке. Он много говорил о Вас, — её голос дрогнул — и вдруг потеплел, смягчился, растеряв кокетливую гортанность. — Он Вас любил.
Цикады запели ещё громче — если это было вообще возможно.
— Ваш кезоррианский пока плох, леди Синна, — тихо и грустно сказала Лаура. — «Любит», а не «любил».
ГЛАВА X
У профессоров Академии между собой, как и у лучших студентов (скучных энциклопедистов без единой собственной мысли, вроде Нитлота), существовал особый безмолвный язык. Так всегда казалось Альену. В их манере говорить друг с другом, жестах, лукавых усмешках будто таилась принадлежность к высшему кругу посвящённых, избранных, которые приобщились к высокой жизни духа. Когда Альен учился (даже подростком), он, конечно, знал, что никакого круга нет и что ему, например, нечего делать среди этих людей. Но впечатление не исчезло.
Недомолвки и многозначительные взгляды Бадвагура и Ривэна на второе утро плавания неожиданно напомнили ему об этом. Стало и смешно, и противно. Если бы Альен мог себе это позволить, он спросил бы напрямик: что, вдоволь насплетничались обо мне ночью? Но такая степень откровенности уничтожила бы всякую дистанцию между ним и мальчишкой-дорелийцем. А он этого очень не хотел.
Довольно долго Альен просто стоял и смотрел на горизонт. За ночь корабль ушёл далеко в открытое море, и суши не было видно — только серо-синяя даль, кончавшаяся туманом. Море в этом тумане плавно переходило в небо — ну, или наоборот. Бескрайняя текучая пустота захватывала дух; холодное небо было чище красок в палитре. Альену не доводилось раньше плавать на настоящем судне под парусом — лишь на рыбацкой лодке, в детстве и во время странствий. И теперь он с удивлением прислушивался к своим ощущениям посреди этой пустоты.
Ему нравилось. Нравился тяжёлый от влаги, прохладный воздух, нравились переливы оттенков воды: пока прояснялся день, она из серой превращалась в синюю, а иногда поражала сапфировой голубизной или — возле островков и морских скал — становилась прозрачно-бирюзовой, напитанной золотыми прожилками. Должно быть, ближе к полудню там даже дно видится ярким и отчётливым — странная, непостижимо-простая игра природы… Русалки на исходе ночи скрылись где-то под днищем, так что, наклонившись, Альен мог разглядеть рыбьи стайки. Тогда в нём пробуждалось что-то полузабытое, мальчишески-хулиганское: хотелось, вытянувшись, без плеска войти в воду и вдосталь погоняться за ними.
Поймав себя на таком желании, он с недоумением улыбнулся и покачал головой: не время, ох, не время этого делать. Всему в Мироздании свой черёд, и он упустил те годы, когда имел право нырять в озеро за ракушками и полосатыми камнями для Алисии. Как бы бесхитростные живые твари не расплылись испуганно, почуяв в нём Хаос…
А может — просто почуяв его, подумалось Альену. Его — с рефлексиями и идиотским самолюбованием. Всё естественное, живое и нормальное бежит от таких, и нечего списывать это на магию.
Он стиснул перила, рассеянно отметив, что так можно и занозиться. Здесь было спокойно — на деревяшке под куском ткани, затерянной в утробе текучего великана. Альену казалось, что он может стоять вот так вечно, чувствуя, как под плеск волн подлаживается собственный пульс…
«Вот почему мне так хорошо здесь, — понял он, прохаживаясь по скрипучей палубе, чтобы размять ноги. — Это время. Вот оно — совсем похожее на море, и наоборот. Только здесь можно почувствовать, как оно идёт — во мне и во всём».
От таких мыслей было и хорошо, и жутко, точно от мокрого прикосновения русалки — до лихорадочной щекотки где-то внутри. Учитель Альена (а заодно — друг и вечная мука) любил порассуждать о времени, о старости, о том, почему время выше и сложнее пространства… Иногда, дурачась, Фиенни вслух рисовал картинки из будущего Альена — представлял его осанистым, суровым стариком в окружении дюжины внуков и детей, трепетно внимающих каждому слову за длинным столом. Тогда они оба смеялись, зная, что этому никогда не сбыться. Ничего более нелепого, чем себя в качестве отца семейства, Альен до сих пор не мог вообразить. Хотя Бадвагур, то и дело вздыхающий о своей робкой Кетхе, наверняка бы поддержал такую идею…
Даже плыть на другой конец света невесть куда, как теперь, — менее нелепо.
Фиенни…
«Прекрати».
— Фиенни, — вдруг произнёс кто-то совсем рядом. Альен вздрогнул. Голос мальчишки по-прежнему его раздражал, к тому же совершенно не гармонировал с этим именем. Всё равно что коверкать музыку мастеров из Кезорре на пастушьей дудке.