Фиенни сравнивал чужие языки с освоением музыки: та же завораживающая, математическая точность в сочетании с природным слухом и интуицией. Фиенни вообще любил странные сравнения.
— Недостойный может коснуться господина?
— Что?… — растерялся Альен.
— Помочь господину подняться.
— Да… Пожалуйста, — (о, эти миншийские обычаи… Не зря Ривэн рвался сюда — он бы, наверное, в два счёта разомлел от такого подобострастия). — Я буду очень благодарен.
Альен ухватился за тонкую, но сильную руку юноши. Тот оказался выше его и ненавязчивой приятностью черт напоминал скорее менестреля или бедного художника по стеклу из Кезорре. Портило только клеймо на лбу — красная отметина в форме жука-скарабея.
Убедившись, что Альен не особенно сильно шатается, юноша мгновенно отдёрнул руку и ещё раз поклонился, в жесте раскаяния потирая пальцами веки. Прикосновениями рабов здесь, очевидно, принято брезговать.
— Где мы находимся?
— На Священной земле, господин. На земле Прародителя.
— В Минши, да. Это я уже понял.
— На острове Рюй, господин.
Остров Рюй… Альен представил карту и с некоторым усилием нашёл нужную точку. Крошечный кусочек земли на южных рубежах Минши. Вдали от столицы и крупнейших торговых путей — местное захолустье. Впрочем, кажется, именно здесь родился один древний поэт, чьи меланхолические творения Альен почитывал в юности… Вот, пожалуй, и всё.
Что ж, это не так уж плохо. Альен любил захолустья не меньше, чем покинутые уголки и руины. В них было мало очевидности — их хотелось разгадывать, как древнюю рукопись или близкого человека.
Он бы даже погулял, наверное, по острову Рюй, если бы попал сюда в другое время — не таская в себе, где-то меж рёбер, непосильную для человека ношу.
— Мой корабль… Мы попали в бурю.
— Да, господин, недостойный понял, — в бесстрастном голосе миншийца появился отзвук сочувствия. Он указал рукой за спину Альена, и, обернувшись, тот увидел два куска серебристо-белых досок — обломки, лежавшие у самой каймы прилива. Перья, растерянные величавым, словно лебедь, кораблём. — Мы видели, как господина швыряло по волнам на рассвете. Господин был без сознания и цеплялся за это.
«Мы?…»
— И не помогли, — утвердительно произнёс Альен. Он не испытывал ни обиды, ни гнева: люди есть люди, в конце концов. Среди них мало героев, готовых на бессмысленную отвагу. «…Чванливых дураков вроде тебя, которые не ценят собственную жизнь», — пробубнил у него в голове голос Нитлота.
— Недостойные принадлежат господину Люв-Эйху, — позволив себе лёгкую улыбку, юноша приложил палец к клейму на лбу. — Вечное проклятие ждёт того, кто нарушит волю хозяина.
— А господин Люв-Эйх не приказывал спасать меня, так? — уточнил Альен. «Вечное проклятие — он искренне в это верит или дурачит меня, как местную знать?» В тёмно-карих глазах раба невозможно было что-то прочесть; он кивнул и, немо попросив разрешения, бережно отряхнул Альена от песка. — Вы… его слуги… видели меня одного?
— Нет, господин, — отозвался ползавший на коленях раб. Проникнувшись состоянием штанов и рубашки Альена, он озабоченно прищёлкнул языком. — Я должен принести печаль в сердце господина. Господин не разозлится на недостойного?
Принести печаль?… Альен отступил на полшага, с небывалой отчётливостью чувствуя, как ноги утопают в мокром и мягком песке. Солнечный жар, становясь всё более агрессивным, проникал под одежду — а под кожу так же настойчиво просачивался страх.
— Не разозлится. Говори скорее.
— Весь корабль господина утонул, и море забрало его товары и имущество, — скорбно вздохнув, раб поднялся и склонил голову. «Принимает меня за купца», — с удовлетворением отметил Альен. — А из команды спаслось лишь двое — должно быть, самых никчёмных… Мне очень жаль, господин. Но Прародитель всем воздаст по справедливости.
— Двое самых никчёмных? — переспросил Альен, впервые вдыхая полной грудью. Он давно не испытывал такого облегчения — захотелось даже обнять этого мальчишку-переростка или глупо расхохотаться. Он не сделал, однако, ни того, ни другого: в конце концов, Ривэна и Бадвагура нет в поле зрения…
— О да, господин. Один из них — урод, карлик с длинной бородой. А другой, — тут раб презрительно сморщился, — слабый, грязный и, кажется, тронулся умом… Да простит господин недостойного за его откровенность.
— Всё в порядке. Где они? — нетерпеливо спросил Альен.
— Они оба не говорят на священном наречии. И на Ти'арг твердят несуразицу — не прогневайся, господин… Недостойный разобрал лишь что-то об осьминоге или кальмаре и решил, что они голодны.