Тааль перевела; у неё даже не дрожал голос. Наверное, последние события и впрямь сделали её смелее. И ещё, признаться, ей немного льстило, что она понимает речь существ, с которыми даже всезнающий Турий не способен беседовать.
— Пожалуйста, спроси, кого я предал. Мне по-прежнему трудно понять. Если они о тэверли, то передай: я считаю, что это те, кто поддался страху и пошёл к ним в рабство, заслуживают зваться предателями — своей земли, и её магии, и всего, во что верят.
— Прикусил бы ты язык, оратор! — вздрогнув, посоветовала Гаудрун. Ей уже наверняка виделось, как острые белые зубы смыкаются на её беззащитном горле — и кто тогда выручит маленького Биира?… — Тааль, выразись уж как-нибудь повежливее. А то коняга привык толкать речи, как в своём садалаке.
Тааль перевела, постаравшись смягчить громкие слова. Женщина с фиолетовыми волосами подобралась ещё ближе, почти оттеснив Турия к дереву. Даже если бы кентавр мог бежать, спасаться было негде: лишь сейчас Тааль заметила, какой правильный круг образовали лисы. К ним подтягивалось подкрепление из птиц, змеек и огромных ежей. Невольно Тааль задумалась о том, есть ли в Лесу такие же волки — и сразу отбросила эту мысль.
— Двуликие служат господам, которых поклялись защищать. Мы помогаем господам вернуть своё по праву. Скажи коняге, что он поступил бесчестно. Он должен умереть.
Тааль вздохнула. Их с Гаудрун точно не хватит на то, чтобы защитить Турия — хоть им самим вроде бы никто не угрожает… Нет, даже думать о таком стыдно. Отец учил Тааль, что друзей не бросают в беде. Мать… Чаще она уклончиво говорила, что жизнь слишком сложна для свода правил, и предлагала Тааль расчесать ей волосы под новую песню.
— Кажется, они собираются тебя съесть, — сообщила она Турию, обозревая ряды янтарных глаз. — Они… очень с тобой не согласны.
— Что ж, думаю, мы можем договориться, — сказал Турий, поморщившись от боли в ноге, и задумчиво погладил светлую бородку. — Объясни им, что никакой выгоды им не будет, если они выполнят этот приказ.
— Они не послушают, — грустно констатировала Тааль, слух которой обострялся с каждым мгновением. Ей уже казалось, что весь Лес вокруг вопит в ярости, что каждый клочок земли надрывается, крича о своей жизни.
Звери ждали приказа женщины-лисицы. Тааль была уверена в этом. Значит, убедить её, только убедить… Ей всегда нравилась разумная мягкость Турия, но здесь она точно не к месту. Нужно придумать что-то ещё.
— Мы не собирались причинять вам вред, — сказала она женщине-лисице, чтобы потянуть время. — Если мы случайно вступили в ваши владения, то сейчас же уйдём.
— Это не их владения, — обронил Турий, явно не замечая дипломатических потуг Тааль. — Никогда оборотни не жили в этой части Леса. Тэверли позволили вам занять эти земли, ведь так?
Гаудрун обречённо вздохнула и напрягла когти, готовясь к атаке на чьи-нибудь жёлтые глаза. Каждый второй в лисьей стае рассерженно зашипел или тявкнул; светло-жёлтый лис — другой, на вид совсем дряхлый — оскалился так, что Тааль почти услышала исходившую от него ненависть.
— Кентавр прав, — сказала женщина-лисица и, немыслимо выгнув ногу, почесала фиолетовые космы. — И мы нисколько не стыдимся этого. Господа приказали убить тебя и доставить к ним этих птичек, — она кивнула на Тааль с Гаудрун; поляну наполнило согласное тявканье. Старый лис, с усилием перекувыркнувшись, сбросил звериный облик и оказался крупным седым мужчиной. Двое гигантских ежей из-под колючего куста последовали его примеру — и вот перед Тааль уже двое откровенно веселящихся мальчишек.
Переводя её слова, Тааль невольно замялась. Последняя часть была ей совершенно не понятна. Не могут же Неназываемые знать о ней, простой майтэ, которая оказалась здесь по чистой случайности?… Лисица наверняка что-то путает.
— Так-так, вот об этом поподробнее! — потребовала Гаудрун, чьи глаза стали ещё зеленее от гнева. — Откуда эти бесчестные колдуны прознали о нас? Они что, пытали моего бедного Биира?
— Господа никого не пытают, — презрительно фыркнул лис-старик. — Им это не нужно.
— Конечно, не нужно, — сказал Турий. — Они просто овладевают чужим разумом, готовя для себя армию рабов.
Лицо кентавра всё больше бледнело от боли: нога до сих пор кровоточила. Издали до Тааль вдруг донеслось что-то новое — резкие, странные звуки. Может, птичьи крики — но тогда это были незнакомые птицы. Крики приближались с юга и, как ядовитые иглы, падали на вершины деревьев. Каменные скорпионы немедленно начали проявлять активность — завозились, выпустили лапки и завели свои дикие гимны в честь «Хнакки».