Ребята снова стояли друг напротив друга. Они вновь взяли канат. Всё выглядело как в прошлый раз, но что-то в их лицах изменилось. Наступила тишина, будто бы лес на мгновение заснул, и холодно, будто наступали сумерки. Остальные теперь смотрели за тем, как Дэвид оборачивает вокруг рук верёвку – откровенно не без труда. Рубен смотрел бы сколько угодно на это зрелище. С упоением, с наслаждением. Жёсткий, колючий канат никак не хотел принимать нужные изгибы. Дэвиду казалось, что сейчас на его неумелые, слабые движения смотрит буквально весь Шерелдем, что его скорая неудача неминуемо дойдёт до всех и станет передаваться из уст в уста. В глухой тишине, в безветрии, в безмолвии, он ясно слышал, как возбуждённо стучит его сердце, отдаваясь в висках. А проклятый канат все также непокорно скрипел и был непреклонен. Молчание стало тяготеющим.
Пронзительный, жуткий вороний крик раздался на дереве прямо рядом с Дэвидом, так близко, будто бы у самого уха. Сердце заколотилось с новой силой, но уже не боязно, а воодушевлённо. Эти мрачные, хмурые птицы вдохновляли парня, будто бы в них было что-то близкое, самым необъяснимым образом знакомое.
Он сиюминутно, мигом пришёл в себя. Пустые, лишние мысли выскочили из головы тут же. Ясным и уверенным взглядом Дэвид оглядел своих друзей и остановил его на Рубене. Рубен. Тот, которому всегда мало. Провокатор, задира, наглец.
“Глядите, какая хмурая рожа” - Думал про себя Рубен. - “Никакая твоя хмурая рожа тебе не даст ни шанса. Понял, хмурая рожа? В этот раз, я не дам тебе и надежды”.
Эмили снова возвестила “Начали”.
Рубен знал свои силы прекрасно. В его арсенале был ещё один приём. Незримо для других, он тянул только одной рукой. Одной, но во всю силу. Он потянул в натяг, так, что Дэвиду было тяжело справиться даже с этим. Так Рубен мог держать некоторое время, не дёргать, ни расслаблять, но держать уверенно. И когда силы закончатся, он менял руку. Никто не мог увидеть перемен, со стороны он оставался неподвижен, но распределял свои силы он в аккурат поровну, меняя руки и выматывая соперника.
Перетягивание затянулось. Рубен смотрел перед собой и сохранял концентрацию, нужно было быть очень внимательным. И вдруг он заметил, что Дэвид смотрел ему прямо в глаза. Рубену даже смутился - кажется, всё это время, пока они тянут второй раз, Дэвид смотрит на него, будто бы чего-то ждёт, будто бы что-то хочет в нём прочитать. “Жди чего угодно, прилизанный мудак” - подумал он. - “Ты рухнешь без сил. Скоро с этих своих мудацких глаз ты будешь стирать грязь”.
Почувствовав, что тянущая рука уже утомилась, Рубен решил переложить усилие на другую. То крохотное, пограничное мгновение, когда одна рука еще до конца не отпустила, а вторая до конца не вошла в работу, стало фатальным. Дэвид рванул с такой силой, что Рубена протащило вперёд на три шага. О нет, это были не просто шаги. Три огромных, размашистых, унизительных шага. Парень даже не вспомнил бы, когда его в последний раз так дёргали к себе. Облик его переменился, он стал не похож на себя. На бледном от злобы лице пылали яростные глаза, а в открывшихся губах белели стиснутые донельзя зубы. Как близко он оказался сейчас к позору. Сколько шагов осталось до середины? До невозможной, подобной смерти середины, которая приговорит его к проигрышу? Ещё где-то семь шагов.
Он знал, что Дэвид по-прежнему не сводит с него глаз. Так и есть - он смотрит ровно ему в глаза. Теперь-то и Рубен не сведёт с него глаз, ответит ему тем же. Нет, не может быть, чтобы этот комнатный цветок мог быть по силе равен или хотя бы подобен ему. Нет, невозможно. Рубен, что было сил, натянул канат. Он покраснел. Мальчик был поистине силён, и в его руках верёвка была послушна, словно стебель цветка. Дэвиду пришлось осесть в ногах ещё ниже, сместить корпус дальше, чтобы выдержать этот напор. Флекс почувствовал, как земля под его ногами заскользила - нет, это он проскользнул по земле. Оставив за собой вдавленный след, он неумолимо тянулся за верёвкой. Рубен сделал шаг назад. Дэвид резко отставил дальнюю ногу ещё дальше и присел ещё ниже. Проиграть можно, но сдаваться - нельзя. Верёвка заскрипела и захрустела. Вокруг сейчас были слышны только переливы стонущих поскрипываний каната.