А легенды о рыцарях круглого стола называют в Англии раннего средневековья три с лишним десятка самостоятельных королей.
Но в большинстве случаев эти многочисленные границы сами по себе оказались не в состоянии всерьез ни помочь, ни помешать образованию новых народов или распаду старых. Мы не знаем народа авиньонцев, и в Голландии живут не испанцы.
Не препятствовали обычно средневековые границы ни связям религиозным, ни связям политическим. Английские католики обращаются за помощью к Испании, то же делают католики Франции во время религиозных войн. В протестантской армии будущего Генриха IV рядом с французами дрались немецкие протестанты. Под лозунгом защиты протестантизма во время Тридцатилетней войны XVII века был призван немецкими феодалами-лютеранами для борьбы с католическим императором шведский король.
Французский рыцарь без колебаний служит английскому королю, если живет в его французских владениях. Мало того, аристократы того времени вообще часто не склонны придавать серьезное значение своей принадлежности к тому или иному народу. Рыцари становятся вассалами того государя, который дает им поместье. До XVI века русские князья и бояре уверены в своем «праве отъезда» на службу от одного государя к другому, и не считают изменой переход со службы Москве на литовскую и наоборот.
Дядя матери Ивана Грозного, князь Михаил Львович Глинский, «…доблестный рыцарь служил своей саблей курфюрсту Альберту, императору Максимилиану, великому князю Василию: всем, кто мог хорошо заплатить за труды полководца. Живал в Вене, Италии, Испании. Какие города, ландшафты! Какие женщины! „Инезилья, у сердца храню твой цветок…“ Хотите по-французски, пан? Можно по-французски. По-немецки? Проше пане. Ругаться — на всех языках Европы и по-турецки…
К Василию Ивановичу он переметнулся из Литвы, поссорившись с Сигизмундом. Почему он поссорился с Сигизмундом? Тот отказался выдать ему голову врага пана Заберезского. Михаил Львович взял семьсот конных воинов и пошел с ними в Гродно, где жил Заберезский. Ночью они окружили усадьбу, и двое наемников, немец и турок, ворвались к Заберезскому в спальню и отрубили ему голову. И четыре мили несли на древке эту голову перед Михаилом Львовичем, когда он с торжеством возвращался домой.
Торжество-то торжество, но Сигизмунд рассердился, и литовские паны стали собирать людей и точить оружие на Михаила Львовича. Он послал своих ратников с ними рубиться, а сам с братьями, чадами, домочадцами, прихлебателями бежал в Россию. Но Василий Иванович, проявив ласку, не проявил щедрости: дал Михаилу Львовичу для кормления Медынь и Малый Ярославец. А Михаил Львович не хотел Медынь и Малый Ярославец, а хотел Смоленск. Обидевшись, он побежал обратно в Литву, к Сигизмунду…»
Я цитировал историческую повесть Веры Пановой «Кто умирает».
Михаил Глинский — реальное лицо, и писательница просто пересказала часть его подлинной биографии.
А турецкий султан Махмуд II (тот самый, что захватил Константинополь, столицу Византии, и превратил его в Стамбул), когда ему не удалось взять защищаемый рыцарями-иоаннитами остров Родос, приказал объявить по всей Европе, что ищет специалиста, который бы составил план блокады острова и штурма его укреплений. Десятки англичан, немцев и французов явились со своими предложениями, хотя было ясно, что турки угрожают всем странам Европы. Награду султана заслужил «мастер Георг из Пруссии».
Можно, конечно, сказать, что такие авантюристы встречались во все времена и в нашем столетии их тоже можно найти. Но в том-то и дело, что для феодализма такая биография, как у Глинского, отнюдь не исключительна. С чего начинаются бесчисленные дворянские родословные в Англии и Германии, в старой России и Италии? С того, что такой-то, основатель рода, въехал из соседней страны. Можно вспомнить, что в России наиболее знатными среди дворян считались, наряду с потомками полулегендарного Рюрика, Гедиминовичи и Чингизиды, то есть люди, возводившие свой род к литовскому великому князю Гедимииу или к монголу Чингисхану.
Чапек в романе «Кракатит» создает фантастический вариант феодальной родословной.
«Довольно! — воскликнула Вилле, когда д’Эмон дошел до 1007 года; в тот год первый из Хагенов основал в Эстонии Печорский баронат, предварительно кого-то убив, дальше этого генеалоги, конечно, не добрались. Но господин д’Эмон продолжал: — Этот первый Хаген, или Агн Однорукий, был бесспорно татарский князь, захваченный в плен при набеге на Камскую область. Персидские историки знают о хане Ага не, сыне Гив-хана, короля туркменов, узбеков, сартов и киргизов, который в свою очередь был сыном Вейвуша, сына Ли-тай-хана Завоевателя. Император Ли-тай упоминается в китайских источниках, как властитель Туркмении, Джунгарии, Алтая и западного Тибета, вплоть до Кашгара, который Ли-тай сжег, вырезав до пятидесяти тысяч людей… О предках Ли-тая ничего не известно, пока науке недоступен архив в Лхасее… Гив-хан опустошил и разграбил Хиву, распространив свое ужасное владычество до Итиля — ныне Астрахани. Аган-хан следовал по пятам родителей, совершая набеги на Булгары — нынешний Симбирск, где-то в этих местах его взяли в плен, отрубили правую руку и держали в заключении до тех пор, пока ему не удалось бежать в Прибалтику, к ливонской чуди. Здесь он был крещен немецким епископом… и, видимо, в припадке религиозного усердия, зарезал… шестнадцатилетнего наследника Печорского бароната, после чего женился на его сестре; позднее с помощью двоеженства, установленного документально, он расширил свои владения до озера Лейпус. Смотри об этом летопись Никифора, где он называется уже „князь Аген“, в то время как эзельская запись титулует его „rex (король) Aagen“».
Тут на каждом шагу вымысел, сопряженный с прямыми историческими ошибками.
Но это, я бы сказал, хорошая модель того, что происходило на самом деле.
«…Из-за нескольких вшивых… бандитов, которых стыдился бы приличный человек… и вот из-за таких двух-трех гуннов эти идиоты замирают подобострастно, ползают на брюхе…» — говорит герой чапековского романа об отношении аристократов к такой родословной.
Патриотизм феодального времени не был похож на современный.
Феодал в средние века не имел права нарушить вассальную присягу, хотя бы принес ее государю чужой страны, но не чувствовал себя связанным с правителем своей родины, если не был его вассалом. Крупный военный, чиновник и писатель XVI века француз Брантом наивно рассказывает в своих мемуарах, как он собирался перейти на службу к испанскому королю, передав ему планы крепости, в которой был комендантом.
Патриотизм как верность родной стране родился в низах феодального общества, среди буржуа и крестьян. Бернард Шоу в своей пьесе «Святая Иоанна» осовременивает рассуждения епископа Кошона, возглавлявшего суд над Жанной д’Арк, но эти мысли и вправду могли тревожить священника-феодала в XV веке:
«…Мне, как священнику, открыто сердце простых людей; и я утверждаю, что за последнее время в них все больше укрепляется еще одна очень опасная мысль. Выразить ее, пожалуй, можно так: Франция для французов, Англия для англичан, Италия для итальянцев, Испания для испанцев… Когда она (Жанна д’Арк) грозит выгнать англичан с французской земли, она — это совершенно ясно — думает, обо всех владениях, где говорят по-французски. Для нее все люди, говорящие на французском языке, составляют единое целое… Могу только сказать, что это учение в самой своей сути антикатолическое и антихристианское — ибо католическая церковь признает только одно царство — царство Христово».
Феодальные границы до поры до времени не были подкреплены границами экономическими, связи между городами и селами внутри феодальных владений были немногим сильнее, чем связи, перекидывающиеся через границы.