Налицо опять-таки «историческое недоразумение». Но самое поразительное, что эти «недоразумения» с именем татар начались задолго до того, как русские назвали татарами казанцев, не говоря уже об истории с Татарским проливом.
До сих пор спорят ученые, почему стали называть татарами тех монголов, что кинулись на Среднюю Азию и Европу в начале XIII века. Даже германский император, современник этого нашествия, счел нужным отметить: «Никто не знает, откуда эта свирепая раса получила свое название татар».
Иранские, тунгусские, тюркские, китайские, даже древнегреческие и иные корни этого слова искали и находили историки и лингвисты. Одна из версий ссылается на то, что именем особенно беспокойного монгольского племени та-та, или татан, китайцы стали в раннем средневековье звать всех угрожавших стране северных кочевников. Не могли ли все кочевники Монголии и сами принять это имя (как позже казанцы «согласились» стать татарами)? Кстати, из самого племени та-та происходила мать Чингисхана; это же племя стало одной из первых жертв великого завоевателя, причем остатки побежденных были включены в армию победителя.
Так или иначе, похоже, что имя татар еще до начала монгольских завоеваний проявило ту же устойчивость против перемен судьбы и ту же способность переходить к другим народам и распространяться на новые земли, которые видны в случаях с казанцами и дальневосточным проливом.
…Да, часто загадочны судьбы названий народов. Название, как видите, народ может «придумать» сам, а может взять и чужое, придуманное кем-то другим.
Но принятое народом имя перестает быть для него простым, обычным словом, оно становится символом. Имя, часто полученное, как я говорил, почти случайно, приобретает значение лозунга, своеобразная «метка» превращается в знамя.
ДУША НАРОДА
Недавно я прочел книгу полковника И. Г. Старинова «Мины ждут своего часа». Больше тридцати лет прослужил Старинов в Советской Армии, он был организатором многих минновзрывных операций во время Великой Отечественной войны, он обучил и воспитал тысячи партизан-минеров.
А перед Отечественной войной он участвовал в боях за свободу Испании. Руководил группой испанских минеров. Для того чтобы мины не взрывались раньше времени, к некоторым из них были прикреплены специальные предохранители. «Предохранители выключались через десять — пятнадцать минут после установки мины. Это позволяло подрывникам уйти достаточно далеко. Однако я не учел особенностей характера испанцев, — пишет И. Г. Старинов. — Установка предохранителя оскорбляла их достоинство, и бойцы пренебрегали осторожностью».
Ну, советский минер «не стал тратить время на чтение проповедей, а придумал дополнительную систему, исключавшую возможность установки электродетонатора без включения предохранителя. Пусть подрывники думают и говорят что хотят, зато при минировании не произойдет несчастных случаев, а этого я и добиваюсь».
Старинов говорит об испанском национальном характере. Но мне кажется, что в этом столкновении взглядов проявился и русский национальный характер. Минер Старинов, как он сам говорит, «не стал читать проповедей», а сделал использование предохранителей неизбежным.
Впрочем… Каждый из нас знает, наверное, русских, которые в таком случае, увы, стали бы читать проповеди. И каждый испанец, при всем уважении к отваге своего народа, отметил бы, что среди испанцев есть и люди осторожные и просто трусы. Не зря ведь олицетворением испанского характера считается не только смелый до безрассудства Дон-Кихот (он бы тоже возражал против предохранителей на минах), но и весьма осторожный и рассудительный толстяк Санчо Панса (который вообще, вероятно, не согласился бы быть минером).
Вот из-за таких противоречий до сих пор идут между учеными споры не только о том, как проявляется национальный характер, но и о том, существует ли он вообще.
Академик Д. С. Лихачев пишет: «…правильнее говорить не о национальном характере народа, а о сочетании в нем различных характеров, каждый из которых национален».
Надо добавить, что Дон-Кихот и Санчо Панса — представители не только разных психологических типов, но и разных слоев испанского общества. Хотя уж в их-то характерах этим определяется далеко не все.
Распад общества на классы, сословия, профессиональные группы вызывал появление внутри каждого народа все новых и новых групп, каждая из которых часто отличалась от других и по психическому складу.
Н. Г. Чернышевский писал:
«Португальский вельможа по своему образу жизни и понятиям ближе к шведскому вельможе, чем к землепашцу своего народа, и наоборот: португальский землепашец более похож по характеру на шведского землепашца, чем на португальского богача».
Современные исследователи говорят примерно то же самое, сравнивая японских и бирманских крестьян и помещиков, филиппинских и восточноафриканских купцов и ремесленников.
Советский этнограф доктор исторических наук В. И. Козлов говорит, например, что даже про небольшой коллектив людей одной национальности, занятых одним и тем же делом (рабочих одного предприятия) никто не рискнет утверждать, будто они имеют общий психический склад. А уж если речь идет о большом народе, то, напоминает Козлов, русский крестьянин, купец, чиновник, рабочий имели разный психический склад, а терские казаки — часть русского народа — были по психическому складу ближе к народам Северного Кавказа, чем к поморам русского Севера. Поморы же, в свою очередь, близки по психическому складу к соседним карелам.
Но это возражение таит в себе долю согласия, потому что и Козлов определенно говорит здесь об определенном психическом складе если не народов в целом, то крупных этнических групп внутри них.
Классики марксизма не оставили специальных работ по этой проблеме, но и у Маркса, и у Энгельса, и у Ленина можно найти упоминания о национальном характере как предмете реальном.
Я бы рискнул суммировать мнение большинства специалистов о национальном характере примерно так: национальный характер существует; он не наследуется от предков, но приобретается в процессе воспитания; он гораздо сильнее проявляется в тех случаях, когда действуют не отдельные члены определенного народа, а целые их группы; далеко не каждый человек, принадлежащий к данному народу, может считаться обладателем типичного национального характера.
Ю. В. Бромлей справедливо отмечает, что «большинство определяющих черт характера, таких как трудолюбие, патриотизм, мужество, целеустремленность, являются общечеловеческими. Следовательно, речь может идти не о монопольном обладании какой-либо этнической общностью той или иной из этих черт, а лишь о различии между отдельными народами в формах (оттенках и стиле) ее проявления».
Случай, рассказанный Стариновым, прекрасно демонстрирует национальные оттенки, проявляющиеся в такой прекрасной черте, как храбрость. Можно вспомнить, как говорил о русской храбрости, сопоставляя ее с французской, Лев Толстой в том месте «Войны и мира», где рассказывается о действиях во время Бородинской битвы капитана Тушина:
«Француз, который при Ватерлоо сказал: „гвардия умирает, но не сдается“, и другие, в особенности французские герои, которые говорили достопамятные изречения, были храбры… но между их храбростью и храбростью капитана есть та разница, что если бы великое слово в каком бы то ни было случае даже шевелилось в душе моего героя, я уверен, он не сказал бы его: во-первых, потому, что, сказав великое слово, он боялся бы этим самым испортить важное дело, а во-вторых, потому, что, когда человек чувствует в себе силы сделать великое дело, какое бы то ни было слово не нужно. Это, по-моему мнению, особенная и высокая черта русской храбрости».