Реставраторы решили восстановить «Угловой кабинет» в первоначальном облике, тем более что это был Росси ранний, Росси редкий — его ранних работ не сохранилось: одни разрушились, другие перелицованы до неузнаваемости потоловыми.
Сохранились и до сих пор были известны лишь интерьеры зрелого Росси в Елагином дворце и в Михайловском замке. В Павловске тоже есть зрелый Росси, и его удалось реставрировать — в библиотеке.
Словом, воссоздать «Угловой кабинет» в его подлинном виде было необходимо и заманчиво, но из-за скудости «документальных данных» невыполнимо, и не оставалось ничего иного, как искать документы. Поиски вел Кучумов, вели и другие сотрудники музея, правда, теперь уже не в дальних городах и чужих странах, а в ленинградских архивах. И ничего случайного не было в том, что в один прекрасный день в Академии художеств, в фонде чертежей Карло Росси, Кучумов обратил внимание на «Проект неизвестного дворцового помещения» — так он значился по описи фонда, такая надпись была и на папке этой «единицы хранения».
Помещение, вычерченное рукою Росси, весьма и весьма напоминало Анатолию Михайловичу хорошо знакомую «Угловую гостиную». Естественно, он и архитектор Софья Васильевна Попова-Гунич стали сопоставлять чертежи с фотографиями гостиной, какой она была уже после перестройки Потоловым, и принялись сравнивать детали, тщательно вырисованные Росси на эскизах, с теми обугленными и обломанными фрагментами, которые были извлечены из развалин. Позднее научный сотрудник музея Н. И. Громова нашла в Центральном историческом архиве все документы и счета, связанные с этой работой Росси, и подтвердила правильность догадки.
Все сошлось: ведь Потолов не мог изменить архитектурную разбивку стен, изменить расположение окон — он же не разрушал дворец, он только приспосабливал комнату к нуждам очередного хозяина. Он даже сохранил на карнизах лепной орнамент, выполненный по рисункам Росси… Все сошлось, и потому во дворце теперь существует именно «Угловой кабинет» (а не гостиная), и в нем торжествует молодой вдохновенный «певец Петербурга…».
Впрочем, судьба работ Росси во дворце не одинакова.
Ему принадлежал во дворце еще и проект интерьера «Новой столовой», которая была перенесена в бывший Танцевальный зал. Эту перестройку Росси проектировал в 1824-м, когда был уже в славе. Он выполнил ее в том же стиле «русского ампира» — сводчатый потолок, несколько более строгая, чем во времена Камерона, отделка.
Своды рухнули в сорок четвертом при пожаре. И хранители и реставраторы, превратившиеся в археологов, обнаружили «второй слой» — остатки другого потолка и карниза и на них фрагменты оригинального орнамента — повторяющийся овал из извивающихся ветвей то ли плюща, то ли березки, — в нем переплелись и античные мотивы, и нечто новое, навеянное Россией, незнакомое западному классицизму. Камеронова рука привиделась Кучумову в орнаменте, «раскопки», проведенные в архивах, подтвердили, что именно такой орнамент и был сделан шотландцем в Танцевальном зале, и Росси в 1824-м — не по своей воле, по заказу — сыграл здесь ту же роль, что выпала в 50-х годах Потолову.
Делая интерьер заново, Росси приказал подрядчикам срубить с потолка всю лепнину и соорудить фальшивый свод. Но 120 лет спустя выяснилось, что распоряжение это полностью выполнено не было. То ли подрядчики, решив избежать лишних затрат, приказали рабочим срубить только ту часть, которая выступала бы из-под фальшивого свода, то ли рабочие сами смекнули и не стали срубать лепнину, закрывавшуюся вторым потолком, — так или иначе, но Камеронов орнамент сохранился, и старозаветная матушка-лень оказалась для человечества полезной. Танцевальный зал нынешние посетители Павловска видят именно таким, каким в конце XVIII века он родился в «воспламеняющейся голове» Камерона — для строгой музыки плавных менуэтов и чинных гавотов.
В фондах Ленинградского исторического архива материалы Павловского дворца насчитывают более ста тысяч дел. До сорок первого года эти фонды систематически не исследовались. Сотрудники музея если и обращались к ним до войны, то искали ответы только на отдельные вопросы, перед ними встававшие. Конечно, искусствоведы-хранители понимали, что их руками и руками коллег обязательно будут подняты в архивах и проверены «метрические свидетельства» многих помещений и если не каждой, то многих картин, скульптур, других вещей павловской коллекции. Но до сорок первого время этой проверки оставалось «неопределенно будущим».