В конце концов группе венгров, имевших дипломы врачей, удалось получить самолет, летевший до Праги, откуда они рассчитывали добраться до родины.
Самолет улетал поздно вечером. Лил дождь. Я дал Секею на прощанье бутылку армянского коньяка.
Пришла девушка и повела отлетающих к самолету. Граштян поднял воротник, Дьердь махнул мне рукой.
— Ну вот мы и встретились, Дьердь.
Он сидел за столом в белом халате и поднялся, когда я вошел.
— Немного же прошло времени. За это время у нас родилось по сыну, — сказал Дьердь, усмехаясь.
— И оба пошли в школу!
А ведь правда, много времени прошло — шестьдесят четвертый на дворе. И у меня всего три-четыре часа. Я хотел расспросить о многом и не мог сосредоточиться ни на чем.
— Походим по Печу, — предложил Секей. — Это славный старый город, вóйны не тронули его.
Только что прошел сильный дождь, желтые листья платанов налипли на тротуар, но солнце светило вовсю и город был чудо как хорош.
— Ваш октябрь и наш октябрь, — сказал Секей. — Печ считается теплым даже для Венгрии, ведь мы на самом юге страны. Если подняться на эту гору, хорошо видна Югославия. И у нас бывает холодно, не думай. Кстати, тогда, в пятьдесят шестом, на границе мы попали в историю. Там был мост, нас не пускали ни туда, ни сюда. Ни назад в Чехословакию, ни в Венгрию. Был страшный холод, мы с Граштяном распили коньяк на этом мосту, он оказался кстати. А ты получил «Уникум»?
Я вспомнил, что несколько лет назад какой-то венгр привез от Секея подарок — черную круглую бутылку некоей жидкости. Гадость была несусветная.
Мы зашли в ресторан, сели у окна. Снова начинался дождь.
— «Уникум»? — предложил Дьердь. — Прекрасный аперитив!
— Мм… да, да.
Официант принес две тонкие рюмки. На сей раз эта жидкость была вроде бы получше. Или мои вкусовые рецепторы за месяц в Венгрии перестроились на венгерский лад?
— Так вот, — сказал Секей. — Если ты помнишь мою статью шестьдесят третьего года, я расскажу тебе, что было дальше.
Конечно, я помнил эту работу. Дьердь отдал ей несколько лет, и я по письмам мог бы восстановить ее этапы. Это была адская работа, сотни операций, из которых только 10 процентов можно было считать удачными. Однако вопрос меня удивил. Отличие этой работы в том и заключалось, что она дала ясный ответ на старый, запутанный вопрос. Что же еще?
Существо дела состояло в следующем.
Пустим тритона бежать по столу. Кинопленка поможет нам расчленить его движение на фазы, и мы заметим, что оно очень закономерно: каждая из четырех лапок работает в строгом согласии со всеми остальными.
Собственно говоря, и у нас так же, идем ли мы или бежим, плывем ли кролем или, скажем, брассом, — мышцы правой ноги сокращаются и расслабляются в соответствии с мышцами левой, только рисунок этого согласия меняется от способа движения.
Так вот, тритон идет так: выступает вперед передняя правая лапка, вслед за ней задняя левая, затем передняя левая, задняя правая и снова — передняя правая и так далее. В каждом цикле четыре такта. Топ-топ-топ-топ. Топ-топ-топ-топ.
Чем организуется эта последовательность?
Рассуждение подсказывает две возможности. Во-первых, может быть, что сокращение либо растяжение мышц в каждую из фаз цикла возбуждает лежащие в мышцах чувствительные нервные окончания и те посылают в мозг сигналы. Эти сигналы запускают следующую фазу цикла, возбуждая в мозге соответствующие моторные нервные клетки. Импульсы от этих клеток заставляют сокращаться новую группу мышц, в тех в свою очередь возбуждаются чувствительные окончания, импульсы от которых запускают в мозге следующую фазу. И так далее. Цепь рефлексов с обязательным участием как мозга, так и мышечных органов чувств.
Вторая возможность: координация движения осуществляется только в мозге, а участие мышечных органов чувств несущественно. По этой гипотезе, в каждой фазе движения нервные клетки не только посылают импульсы к мышцам, но и оказывают возбуждающее или тормозящее влияние на другие нервные клетки, обеспечивая этим наступление новой фазы. В таком понимании координированное движение обеспечивается структурными особенностями нервного центра, характером связей между его клетками.
Конечно, и по этой гипотезе центр не независим от органов чувств, он независим от них лишь в процессе построения координации. А в остальном его работа полностью контролируется извне, и, если бегущее животное вдруг завидит врага, оно, безусловно, остановится или побежит еще скорее.