В почти невидимые капельки белка подмешивали марганец, молибден, аденозинтрифосфорную кислоту и кое-какие другие вещества, возбуждающие жизненную активность организмов.
Схема опытов оставалась прежней: образец выдерживали в камере с меченым азотом, затем переводили в газ, ампулку вставляли в масс-спектрометр — и… торопливые шаги по крашеной лестнице, ворчание Галины Григорьевны, что, мол, всегда им к спеху, а стоять вот эдак без дела — время есть, заглядывание Федора Васильевича через ее плечо на шкалы прибора, — в общем, схема опытов оставалась прежней.
Это длилось месяцами и могло кончиться ничем, как у многих других.
…Биологическая фиксация азота оставалась все еще немножко чудом, то есть каждый знал, что она происходит, но никто сам не видел как. На такой почве одна за другой вырастали версии. Серьезные, правдоподобные, защищенные диссертациями или хотя бы не осмеянные. По одной схеме азот окислялся, по другой — процесс трактовался как восстановительный… Ко времени, когда Турчин приступил к своим последним экспериментам, предполагаемых моделей азотфиксации было построено достаточно. А поскольку «очевидцев» все не появлялось, можно было построить еще одну. Но Федор Васильевич отказался «тасовать ту же колоду». Он надеялся получить факты.
Упрямство Турчина сыграло свою роль, потому что ничто ровным счетом не указывало на приближение дня, когда масс-спектрометр сообщит неправдоподобно радостную вещь: белковая жидкость связала свободный азот.
День этот явился вдруг.
— Да, да, можете уж не сомневаться, — отвечал старый черный масс-спектрометр на повторные запросы, — он там, голубчик, химически связанный по рукам и по ногам.
А они все запрашивали и запрашивали. Не сомневаться было трудно: ферментный «коктейль» оказался, выходит, столь крепок, что растормошил химического мертвеца — газ азот — и сделал его подходящим для строительства белковых сооружений.
На такое дело азот пускается, будучи только в ненормальном состоянии, то есть не в молекулярном, а в атомарном. Но чтобы вывести азот из его нормального состояния, нужна силища! Нужно разорвать одну за другой три цепи, связывающие пару атомов азота в молекулу. Назовем, во что оценивается крепость каждой из трех связей, — 225, 138 и 62 килокалории на грамм-молекулу — и для наглядности поясним: чтобы из ста молекул азота пять распалось на атомы, требуется температура выше точки плавления тугоплавкого металла вольфрама, а чтобы разорвать связи атомов в сорока из ста молекул, нужна температура выше, чем на Солнце.
Такой разрушительной силой белковые капельки, конечно, не обладали, но они обладали соизмеримой. В общем, это были крепкие концентраты энергии.
…Удача Турчина относится к числу тех крайне редких научных сенсаций, которые остаются не замеченными прессой.
Лаборатория Турчина получила ферментную жидкость в ничтожных количествах — тысячные доли грамма. Ни состав, ни структура этих веществ еще не определены.
В них, видимо, не один фермент, а по крайней мере три — по одному ферменту на каждую связь молекулы азота. До тех пор пока эти ферменты не будут разделены, о них ничего сказать определенного нельзя. Нельзя и уточнить ход биохимической фиксации азотом.
Но доказана принципиальная возможность выделять из сока растения таинственную живую жидкость и связывать ею атмосферный азот. При комнатной температуре. При нормальном давлении.
Мы живем в интересную пору, когда иные принципиальные возможности котируются выше крупных реальных ценностей.
…А ведь внешняя, видимая сторона дела могла показаться весьма скромной.
Да, профессор Турчин и другие исследователи пришли к выводу, что бобовое растение может самостоятельно (без бактерий) переваривать «сырой» азот. В клеточном соке растения, как мы помним, этот элемент был найден до того, как он попал в распоряжение бактерий. То есть был установлен приоритет, назван истинный автор старинного «патента».
Да, профессор Турчин показал зависимость бактерий от растения в их совместной переработке атмосферного азота. «Хозяин» снабжает своих «квартирантов» неким веществом, без которого те неработоспособны.
Более того, вещество это выделено.