Чокан остро шутил над друзьями, не щадя их. Еще острее шутил над собой. Такова была его натура, национальная черта его характера. «Он посмеивался над своими знаниями», — пишет Н. М. Ядринцев, совершенно не подозревая, что предметом язвительных шуток Чокана прежде всего был он сам, а потом уже другие. Обратите внимание на два сохранившихся рисунка, изображающих Г. Н. Потанина. На обоих рисунках Чокан, мастерски достигая портретного сходства, в то же время язвит над простодушием и казацко-крестьянским обликом Потанина, над отсутствием у друга утонченной интеллигентности. Чокан как будто говорит: «Учился, учился ты, Гриша, а остался мужик мужиком, казак казаком!» Это особенно ярко выражено в наброске пером: так и кажется, что на бульбовских казацких усах Потанина не высохла еще горилка. Еще ехиднее изобразил Чокан сам себя. Лежит на кушетке, небрежно развалившись, довольный собою молодой человек в офицерском мундире; одною ногою уперся в ломберный столик, другую положил на первую; руки в карманах расстегнутого кителя, во рту дымящая сигара; ни дать ни взять Хлестаков, только что получивший из деревни от не чающих души стариков последние деньги и находящийся в предвкушении, как славно проведет теперь он на эти деньги время! Надо было обладать безудержным природным артистизмом, чтобы так искусно и остро шутить над недостатками друзей, еще более над своими. Естественно, что и пресловутое барство, и кутежи, и баклушничание — все эти розыгрыши, часто принимавшиеся друзьями за правду, — были в то же время смехом Чокана над собою, смехом сильного человека над своими действительными и мнимыми слабостями, человека, способного при необходимости обуздать эти слабости.