Письмо, похоже, или не было закончено, или не дошло полностью. Но уже по отрывку видно, что даже накануне казни Лизогуб думал о деле, о борьбе за освобождение невинно осужденных, хотя среди них были и те, кто давал против него показания. Он был уверен, что опубликование материалов дела 28-ми отдельной брошюрой будет чувствительным ударом по произволу и беззаконию.
К сожалению, материалы процесса с комментариями опытного юриста так и не были опубликованы, просто не дошли руки. Правда, в 1906 году неким поборником христианского социализма архимандритом Михаилом была издана брошюра «Святой революционер», куда, наряду с рассказом Толстого и очерком Степняка-Кравчинского, вошли и кое-какие материалы процесса 28-ми (речь прокурора, речь Лизогуба). Брошюра с псевдотолстовских позиций учила молодежь, каким должен быть настоящий революционер. Более пространные выдержки из судебного дела были опубликованы в 1917 году в брошюре «Святой революции». Но ее составители не соглашались, очевидно, с толстовской трактовкой характера Лизогуба и включили туда из художественных произведений лишь очерк Степняка-Кравчинского. Здесь другая тенденция: дескать, вряд ли в горячие дни семнадцатого года мог быть примером для молодежи такой тип революционера, как Светлогуб, с его всепрощением и умиротворенностью.
Победители царизма шли к реальному Лизогубу, минуя толстовского Светлогуба.
Но вернемся в камеру смертников, где доживал свои последние часы один из самых загадочных революционеров девятнадцатого века. Там он написал и второе свое завещание — на этот раз песню. Потом ее будут распевать в пересыльных тюрьмах, шагая по этапу, его товарищи по борьбе. Она была широко известна среди русских и польских революционеров как «Песня Дмитрия Лизогуба», как его завещание. Правда, кое-кто считал ее автором Минакова, казненного в Шлиссельбургской крепости. Но почти все говорит за то, что ее написал Лизогуб. Вот она, эта песня:
У меня нет ни малейших сомнений в авторстве Лизогуба. Прежде всего, это подтверждается авторитетным свидетельством «Вестника „Народной воли“» (1884, № 2): «Стихи эти привезены из Сибири человеком, получившим там их от одного из осужденных вместе с Лизогубом. Это лицо утверждает, что они написаны Дим. Лизогубом за несколько часов до смерти». Кроме того, это не первое стихотворение, написанное Лизогубом. Е. Д. Хирьякова приводит еще одно. И самое главное — в нем отчетливо прозвучало всегдашнее недовольство Лизогуба собой и своим особым положением в революционном движении: «И если прежде не вполне тебе на пользу я служил, — прости, народ, теперь ты мне, тебя я искренне любил!»
И последнее, что не менее важно: в песне определена как бы программа поведения в последние минуты жизни. Лизогуб выражал твердую уверенность, что не посрамит на эшафоте чести и достоинства революционера.
Мы не собираемся сопоставлять написанное Толстым о казни Светлогуба с тем, что происходило на самом деле. В первую очередь бросается в глаза то, что писатель отказался от множества подробностей: даже у него, не в обычае которого было отворачиваться при виде страданий и унижения человека, не хватило, по-видимому, физических и душевных сил пропустить сквозь сердце столько страшных и леденящих душу деталей — обстоятельное описание виселиц, гробов, саванов, войск, обступивших эшафот, равнодушной толпы. Вся эта безликая человеческая масса, для которой казнь прежде всего захватывающее дух зрелище, заменена у него отдельными людьми, обуреваемыми различными чувствами — от простого любопытства до глубокого сострадания. Толпа для Толстого была одним из главных компонентов развернувшейся трагедии, и он от варианта к варианту подбирает все более точный и выразительный человеческий фон.