Как башкирские лесоводы, особенно в Туймазах, разработали и применили очень умелую технологию создания новых лесов на неудобьях и по оврагам? Как создали механизированные отряды, большие питомники?
Юлашев с ответом не спешил, предоставляя говорить Морозову. И тот ответил.
— Эта технология разработана в Башкирии давно. И не только в нашем объединении. Здесь у нас, к месту будет сказано, находится один из опытных полигонов Башкирской лесной опытной станции. Вместе с нами постоянно работает заслуженный лесовод Башкирской АССР Юрий Федорович Косоуров, человек опытный, вдумчивый и знающий. Все научные разработки он проверяет и много лет испытывает на здешних крутосклонах и овражных системах. Мы вместе разрабатываем и подбираем методику и приемы борьбы с каждым оврагом в отдельности: они все очень разные и единого подхода к ним быть не может. Испытываем и лесные культуры на выположенных оврагах с различными грунтами, на разных высотах по склонам. И в лесополосах тоже.
— Вы не жалуете дубы, как это видно…
— Да, мы отказались от дуба, не подходит. Зато смело сажаем березу, сосну, лиственницу, иву. Вводим шиповник, облепиху, смородину, калину, рябину. Тут большое поле деятельности.
— Для агрономов тоже?
— Не хочется говорить об этом, но колхозные агрономы нас вниманием не балуют. Им некогда, всегда некогда. У них бездна сегодняшних забот. Планы, обязательства, кампании, отчеты… То сев, то прополка, то удобрение, борьба с сорняками, собрания и речи, конечно. Словом, день сегодняшний и урожай тоже сегодняшний. Не очень заглядывают вперед, не видят перспективы. Грустно, конечно. Что там будущее? Засуха? Так то стихия, с них не спросится. А помочь нам бороться с этой самой стихией у них времени нет. И о пастбищах не очень думают. Раз воды нет, то и разговора о поливе тоже нет. Куда прикажете гонять скотину? Только на овраги и на склоны. Две недели — и ни одной травинки на них. Вот тогда на паровые поля. И надежда на высокий урожай пшеницы или ржи по парам исчезает. Толока — это уже не пар. Только для отчетов…
— Голые склоны и овраги передают?
— Да, они уже не нужны колхозам. Эти голые склоны нам с Косоуровым сколько лет глаза режут, от одного их вида на сердце тоска. Потерянные земли. Что делать с ними? Вот мы и сошлись на самом простом инженерном решении: нарезать тракторами полочки-террасы, по краям их насыпать водозадерживающие валики, а потом уже высаживать деревья. Для нарезки потребовались топографы-геодезисты, точная нивелировка, — короче говоря, общая съемка местности. С помощью нивелира прежде всего ставили колышки на крутизнах, по горизонталям. Был у нас толковый геодезист, Муратшин его фамилия, уже давно на пенсии, ну и загорелся общим делом, пошел к нам работать, уж больно хотелось ему увидеть лес на голяках, вложить свою долю труда в такое красивое дело. Потом… Кто у нас после Муратшина был? — И посмотрел на Юлашева.
— Айрат Исламов.
— Вот-вот. Тоже первопроходец. Ну, так вот, колышки по склонам. После того как трассы намечены, на высоту забирались Володя Сорожкин или Ямиль Хисматтулин, самые опытные механизаторы, у них большие тракторы с террасерами — это такая навеска впереди, вроде бульдозера. И вот они осторожно, иной раз прямо ощупью, проходили от вешки до вешки, создавали полочки на склонах. И раз, и другой, и третий по тому же следу. Страшновато, скажу вам. И опасно на крутизне. Опоясывали склон за склоном через каждые четыре-пять метров. Ступени строили с уклоном в гору, чтобы вода не скатывалась. Ну, а потом сажали. Где вручную, где лесопосадочную машину пускали. Больше всего лиственницу, сосну. Они для Урала и Предуралья самые подходящие, испокон веков здесь жили и живут. Приживаемость была хорошая, особенно если перепадали дождики. Вся вода тут, на полочках, не скатывается. Наша любимая лиственница лучше всех пошла. Вот тогда и сложился мехотряд, руководил им мастер Агзам Фазлыев, голова у него смекалистая, рука крепкая, на особо опасных участках сам на бульдозере, филигранно работали ребята.
Мы оглядели один из ближних склонов. Крутизна завидная. И высоко!
— Вы бы посмотрели, как они там с громадной машиной лазали. Во-он куда забирались. — И показал на лес, круто падающий в бывший овраг. — На этом месте такая пропасть была — заглянуть страшно, не то чтобы работать. Кембрийские породы понизу просматривались. Овражная система Саган, что в переводе с башкирского — седло. Это страшилище до сих пор у меня перед глазами. Самая глубокая рана земли. Так вот, и его выположили, десятка два отвершков сровняли, ну и следом посадка. Теперь лес вырос, вроде уже самостоятельный, на века. Или вот другой овраг, что правее, тут был провал на провале, его называли Какырбаш. Каждую весну он выносил в долину и в реку, конечно, горы песка и камня, едва не перепрудил начисто. А теперь совсем смирно смотрится под лесом. Мы сейчас будем как раз по его днищу спускаться, там можно проехать.