Скоро нам пришлось распроститься с мыслью увидеть хотя бы небольшой кусочек леса, уцелевшего от тех совсем не таких уж давних времен. Когда Стэнли совершил свои блистательные открытия, в мире существовало уже немало национальных парков, но в эти края идеи охраны природы дошли слишком с большим запозданием. А потому от здешних лесов не сохранилось ничего. «Ну, так насадить!» — скажет иной читатель, вспомнивший аккуратный сосновый лесок возле своей дачи, где он собирал маслята. Ничего не выйдет — и тут не годятся мерки нашей умеренной зоны! Восстановить тропический лес во всей его немыслимой сложности практически невозможно. Он умирает раз и навсегда, как единый организм, подобно огромному великолепному животному вроде кита или слона.
При таких обстоятельствах не оставалось ничего другого, как пытаться познакомиться с лесом хотя бы по отдельным его составным частям, — местные лесные породы должны же где-то сохраниться, к примеру в городе, где полно разных деревьев. Перед самыми окнами моего номера в Киншасе блестели на солнце лакированные листья того самого фикуса, который так охотно растет у нас дома и так любим нашими сатириками. Тут он легко дотягивался до пятого этажа и выглядел вполне солидным деревом, родом он, однако, из Индии, а потому не представлял для нас интереса. Рядом в городском саду великолепные бамбуки, очень похожие на органные трубы, возносили высоко к небу букеты перистых листьев, только и они из Южной Азии. Там же шелестела серебряными листьями роща эвкалиптов, они тут на каждом шагу — и нужно ли говорить, что их родина Австралия? Великолепные манговые деревья с густой темно-зеленой листвой, похожие своей раскидистой кроной на наши столетние дубы, — южноазиатского происхождения. Буганвиллея, так живописно обвивающая террасы и заборы и даже теперь, в сухой сезон, радующая глаз гроздьями розовых, красных и сиреневых цветов, — американка. И даже сейбу, великолепный экземпляр которой растет в Киншасе в самом начале главного городского бульвара, считают выходцем из Южной Америки.
К этой сейбе мы приходили не раз — то была прекрасная модель дерева тропического леса. Мощный ее колоннообразный ствол, уходящий в высоту метров на 50, расширялся в нижней части наподобие шатра, под который свободно мог въехать автомобиль. Своим возникновением «шатер» был обязан выпирающим из земли корням. Эти так называемые досковидные корни очень характерны для деревьев тропического леса и, вероятно, служат лесным великанам распорками, придающими устойчивость во время налетов свирепых торнадо.
Сейба на бульваре 30 июня привлекала нас еще по одной причине: ночью на ней кормилось множество крыланов — к этой группе отряда рукокрылых относятся самые крупные его представители. Здешние были не очень велики — ростом с ворону. Одного из них с подбитым крылом Евгений Николаевич выкупил у мальчишки. Это оказалась чудесная бурая зверушка с очень выразительной и живой мордочкой, похожей на собачью, огромными, выпуклыми, как у всех ночных животных, глазами и маленькими круглыми ушками. Один из пальцев зверька, длинный и подвижный, свободен от летательной перепонки, им-то крылан и цепляется, лазая по веткам. В гостинице я предложила крылану вешалку от платья, он тут же уцепился за нее и повис вниз головой в своей естественной позе. За отсутствием более подходящего помещения, пришлось поместить его в гардероб. Зверек оказался совершенно «ручным», охотно пил сладкий сироп, и очень жаль, что рана его оказалась слишком серьезной…
Стоя под освещенной уличными фонарями сейбой и наблюдая, как крыланы с лету подвешиваются к ее веткам и передвигаются по ним наподобие ленивцев, мы решали задачу: чем кормятся зверьки?
— Цветами! — настаивал Петр Петрович.
— Плодами! — возражал Николай Николаевич.
И самое замечательное, что оба в одинаковой мере могли быть правы. Роскошная крона дерева, раскинувшаяся над нашими головами, в изобилии была увешана и теми, и другими. Явление это также очень характерно для тропиков: в смысле подчиненности сезонам года тропические растения вовсе не так пунктуальны, как наши. Если же на протяжении года они получают достаточно влаги, то вовсе не признают ни весны, ни осени, цветут, плодоносят и меняют листву на протяжении всего года. Собственно говоря, «вечнозеленость» тропических деревьев тем и объясняется: листья их вовсе не вечно держатся на ветках, просто дерево меняет их не все сразу, а постепенно, незаметно для глаз. Даже разные ветки одного и того же дерева могут, как у этой сейбы, жить по разному календарю.