Да, тридцативосьмилетний Резерфорд не был еще лордом и даже не удостоился еще к тому времени более скромного почетного титулования — старорыцарского «сэр Эрнст». Очевидно, с точки зрения британской короны его научные заслуги были тогда еще недостаточны для этого. И на ту экспериментальную работу 1909 года сперва не обратили должного внимания ни британская корона (что было совершенно простительно), ни физики-теоретики (что было простительно уже в гораздо меньшей степени). А меж тем в той работе впервые явственно дало знать о своем существовании атомное ядро!
Вот отчего впоследствии осозналось, что с той работы резерфордовцев «все и началось». С нее предстояло начаться атомной модели Резерфорда. А с теоретического оправдания этой модели предстояло взять старт неклассической механике микромира. А там и неклассической статистике с ее небывало новыми законами — единственно пригодными для описания электронного газа. Оттого и будущее электронной теории металлов притаилось в той манчестерской работе 1909 года. (В ней столь многое было заключено подспудно, что в ее глубинах притаился вообще весь наш атомно-ядерный век, включая судьбу самого Бора.)
Разумеется, никто еще не знал ничего этого и ничего не мог бы предугадать. И двадцатичетырехлетний датчанин, как раз тогда прикоснувшийся к одному из многих больных мест физики микромира, не только не способен был ничем помочь ей, но и не в силах был понять, отчего не способен… Как и все знаменитости из Англии, Германии, Голландии, чьи труды ему пришлось проштудировать в виссенбьергском изгнании, он был подобен тогда врачу, который лечит симптомы, а не болезнь, и не сознает этого, потому что сама болезнь еще не известна медицине.
Думая о своей магистерской диссертации без чувств удовлетворенности, он и себе помочь ничем не мог. У него оставался только простор для трудолюбивых надежд и математических иллюзий. Он ведь еще не всю литературу вопроса изгрыз и не во все формальные тонкости окунулся. Вот получит магистра и сразу же — за докторскую! На ту же тему. Кристиансен, конечно, согласится. Времени будет много, и дело сделается. А если и не сделается положительно, то, по крайней мере, углубится критика существующей теории. Разве не терпение и труд решают все?
На нескончаемом оптимизме была настояна его готовность к труду.
А его терпение… Двадцатичетырехлетний Резерфорд в свою магистерскую пору написал невесте: «Человек науки должен обладать терпением дюжины Иовов». Он потому написал это, что чувствовал, как недоставало ему терпеливости. Это он заклинал себя. А у двадцатичетырехлетнего Бора терпения и вправду хватило бы на дюжину библейских мучеников. Неутомимым терпением — совсем не по возрасту — была вспоена его кажущаяся медлительность.
Хронологическая справка в Архиве Бора сообщает:
«1909 — Бор получил в Копенгагенском университете степень магистра наук по физике».
А потом было второе виссенбьергское изгнание, начавшееся весной 1910 года. И на этот раз тут уж не надо угадывать повелевающей воли отца — изгнание было совершенно добровольным: в доме викария Мёльгора так хорошо работалось и так полюбили там немножко надмирного молодого копенгагенца, что, право же, кощунственно было бы ему — теперь уже без пяти минут доктору — искать другой тишины и другого отъединения от столицы. И на этот раз он увез с собою оттуда не около пятидесяти, а около ста восьмидесяти страниц рукописного текста. А если прибавить обширную библиографию проблемы, то и все двести.
Хронологическая справка в Архиве Бора сообщает:
«1911 — Бор получил степень доктора в Копенгагенском университете, защитив диссертацию, в которой рассматривалось приложение электронной теории к объяснению свойств металлов».
Через пятьдесят три года после защиты этой диссертации в книге, посвященной памяти Бора, ей была дана такая оценка:
«Эту очень важную работу можно рассматривать теперь как завершающий штрих к развитию электронной теории, начатому Друде, Дж. Дж. Томсоном и Лоренцом. В этой работе Бор продемонстрировал и силу и ограниченность классических представлений…»
…Аудитория № 3 была переполнена. И те, кто не догадался прийти пораньше, стояли в коридоре у распахнутых дверей и толпились на университетской лестнице…
Это не беллетристическое преувеличение биографа и даже не позднейшее измышление мемуаристов. Об этом на следующий день после защиты писала одна из копенгагенских газет. По малым поводам на следующий день неправды не пишут — для этого должно пройти время. Механизм какого же любопытства переполнил тогда маленькую аудиторию № 3 и собрал толпу за ее дверями?