Связать воедино, охватить одним взглядом как единую проблему популяционной генетики наследственные болезни человека, вспышки вирулентности болезнетворных вирусов, подъемы численности вредителей сельского хозяйства и судьбу видов, нападающих на самого человека, считать, сопоставлять, размышлять, создавать меры борьбы и обороняться призывает этот очерк.
Когда-то А. Л. Чижевский страстно ратовал за изучение связи между событиями, происходящими в космосе, и состоянием здоровья людей. Периодически возникающие эпидемии наряду со многим другим привлекли его внимание. Ему не верили. Нужно знать механизм возникновения эпидемий, чтобы идея связи между болезнями и событиями в космосе овладела умами.
Независимое возникновение мутаций у географически разобщенных возбудителей болезни, а не разнос инфекции по всему миру из одного очага — так должен был быть поставлен вопрос с самого начала. О мутациях знали слишком мало. Вопрос не был поставлен должным образом.
Чтобы обосновать независимое синхронное повсеместное возникновение сходных наследственных изменений у возбудителей болезней человека, нужны были мухи, и не любые, а дрозофила. Только она одна. Ибо в то время, когда мутационный процесс в географически удаленных местах земного шара оказался в фокусе внимания, дрозофила была единственным существом, для которого с чисто инженерной изобретательностью создателем радиационной генетики Г. Дж. Меллером были разработаны методы количественного учета мутаций, возникших в течение жизни одного поколения мух. Его методами и добыты результаты, о которых идет речь в очерках, посвященных мухам. Идеи А. Л. Чижевского получили поддержку со стороны генетики.
Очерки вырвались из-под моего пера отчасти случайно. Не ставилась и цель объединить их единой мыслью. То, что они все оказались в русле одной идеи о закономерном ходе органической эволюции, определяется строем мысли автора.
Если я над чем-нибудь думаю, меня интересует не только сам предмет, но и мнения людей о нем. Я биолог. А думаю я о жизни и смерти: и почему они есть, и как бы это могло быть, и почему все так, а не иначе, и нельзя ли исправить то, что устроено явно плохо, и не будет ли от этих исправлений какой беды. Но сейчас меня интересует вот этот самый вопрос — почему курица не ревнует? И я спрашиваю у самых разных людей.
«А почему?» — таков самый частый ответ. Многие спрашивают: «А кто ревнует?» Для вывода им нужен сравнительный материал. А один молодой, совсем молодой физик-теоретик сказал: «Я не знаю, почему люди ревнуют, не то что курица». Все это не конструктивные ответы. А вот один раз спрашиваю: почему курица не ревнует? «А что значит ревность?» — спрашивает собеседник. «Ревность — это разновидность агрессивного поведения, направленная на представителя своего вида и своего пола, претендующего на место в семье, занятое ревнивцем». — «А что такое семья?» — спрашивает. «Семья, — говорю, — объединение представителей одного вида с целью совместного порождения и, главное, выращивания потомства». — «А разве курица с кем-нибудь объединяется, чтобы вырастить свое потомство?» — «Нет, не объединяется». — «Ну вот, потому она и не ревнует», — говорит он.
Мой собеседник — математик.
Вы чувствуете — у него есть ключ к решению проблем. Он не просто спрашивает — спрашивая, он мыслит. Подтекст его вопросов таков: в природе царит целесообразность, каждый орган, каждое проявление жизнедеятельности имеют свое назначение. Назначение это состоит в поддержании своего рода. Все, что понижало шансы оставить потомство, сгинуло с лица земли вместе с незадачливыми обладателями пагубных свойств. Ревность — это охрана партнера по выращиванию потомства от посягательств. Раз курица не ревнует, значит, ревность не дала бы ей ни малейшего преимущества в выращивании цыплят. Ревновать некого — партнера нет.
Все так. Но почему же именно курица не ревнует, почему именно она не нуждается ни в чьей помощи для выращивания своего потомства? Такого разговора у меня еще ни с кем не было. Буду говорить с вами.
С курицей все обстоит очень просто — дети ее всеядны, их корм не портативен, его не натаскаешься. Никаких усилий не хватило бы, хоть таскай с утра до ночи вместе с петухом, чтобы выкормить выводок. Птенцов много — 10–20, они большие. Вот и пусть едят сами с самого первого дня жизни. Дело матери — повести цыплят к корму, подать им пример, как рыться в земле, что есть, а чем пренебречь. А это можно сделать и одной, петух тут совсем не нужен — пусть резвится на здоровье и вообще как хочет, так пусть и живет. Она не ревнива, да и где ей — детей нужно не только водить, но и охранять. Она неразлучна с ними и бесстрашна в борьбе за их жизнь. Не то что вороне — орлу и то есть чего опасаться, когда она бросается на защиту цыпленка.