– 20 августа мы приехали в Ростов, – рассказывает Нина Ивановна. – Я сразу пошла в лабораторию. Вход туда не охраняется. Я вошла. Свернула в первый попавшийся по дороге кабинет судмедэксперта, и я увидела, что на его рабочем столе стоит на канделябрах голова, отделенная от тела. Точнее, череп. Но я сразу поняла, что это Пашина голова… Хотя рядом стояли другие черепа.
Можно ли хоть как-то оценить или восполнить тот моральный урон, который понесла мать?
Конечно, нет. И еще, кто спорит – работа у судмедэкспертов такая, что черепа у них стоят на столах и всякий может с улицы зайти…
Но все же… Мы все более становимся нацией людей без затей – простецкой, не чувствующей тонкостей и поэтому аморальной…
Ну, а тут как раз к матери, которую только что отпоили таблетками после встречи с Пашиным черепом (позже этот сразу узнанный матерью череп действительно оказался Пашиным), и подлетел так называемый «представитель части», также прибывший в Ростов. Это Абрамочкин узнал у родителей адрес части, телеграфировал туда, командир снарядил в Ростов «представителя» для улаживания формальностей…
В руках у «представителя» было «извещение». Нина Ивановна посмотрела в бумагу и – как на тот череп в кабинете судмедэксперта – упала в долгий обморок. «Извещение» представляло собой бумагу, в которой гвардии подполковник А. Драгунов, и о. командира воинской части № 73881, и такой же гвардии подполковник А. Початенко, начальник штаба той же части, просили (неизвестно кого) официально известить «гр. Левурда», что «их сын…, выполняя боевое задание, верный военной присяге, проявив стойкость и мужество, погиб в бою». Это воинская часть пыталась замести следы своей преступной «забывчивости».
Придя в себя, Нина Ивановна внимательно прочитала «извещение» – это «погиб в бою». И увидела, что в документе нет никакого числа – когда, собственно, погиб ее сын…
– А как же быть с датой? – спросила Нина Ивановна «представителя».
– Да сами и впишите, какую хотите, – ответил он ей просто.
– Как это – «впишите»? – выкрикнула Нина Ивановна. – Я родила Пашу в тот день, когда родила, – и это день его рождения. И я имею права знать день его смерти – я хочу знать, когда же он погиб!
«Представитель» развел руками: мол, ничего не знаю, мне лишь приказали обменяться бумагами, а ничего не обсуждать… И сунул матери в руки еще и выписку из приказа по строевой части об исключении «старшего лейтенанта из списков полка» – и тоже без всякой даты, причин и прочего, но с печатями и подписями внизу. И, опять на голубом глазу, попросил Нину Ивановну все это собственноручно заполнить и передать по возвращении домой в районный военный комиссариат, чтобы Пашу там сняли с воинского учета.
Нина Ивановна уже молчала. Что можно объяснять человеку, у которого нет ни души, ни сердца, ни ума.
– Но, согласитесь, так же – проще?… Мне далеко будет ехать в Брянск, в военкомат… – полувопросительно продолжал «представитель».
Конечно, проще. И не поспоришь: действительно, просто БЫТЬ ПРОСТЫМ, без затей. Как наш нынешний министр обороны Сергей Иванов, ближайший товарищ президента еще со времен работы Путина в ФСБ Санкт-Петербурга: еженедельно по телевизору Иванов озвучивает для страны военные послания президента, где тон Иванова обычно, как у Геббельса на кинопленке времен Второй мировой войны, и Иванов говорит, что никто не заставит нас «встать на колени перед террористами», что собирается он продолжать войну в Чечне до какого-то там «победного конца»… Но НИКОГДА не услышать от министра Иванова ни слова о судьбах тех самых людей, солдат и офицеров, которые, собственно, и обеспечивают ему и президенту возможность выглядеть «не вставшими на колени перед террористами». Вектор развития нынешней власти совершенно неосоветский: нет людей – а есть винтики, обязанные беспрекословно воплощать в жизнь политические авантюры тех, кто присвоил власть, и у этих «винтиков» нет права ни на что, включая достойную смерть.
Куда сложнее БЫТЬ НЕПРОСТЫМ. Для меня это означает видеть не только «генеральную линию партии и правительства», но и подробности ее реализации. Подробности же таковы: 31 августа 2000 года № У-729343-й наконец-то был похоронен в городе Иваново. Ростовские судмедэксперты отдали Нине Ивановне ту самую Пашину голову – других останков, собственно, и не оказалось.
Почему хоронить решили в Иванове? Потому что семья навсегда уехала из ставшего теперь очень тяжким для них Брянска – поближе к старшей дочери, живущей в Иванове.
Сегодня Нина Ивановна – человек, известный в России. Потому что, предав земле останки сына, с таким трудом выдранные у государства, уже на девятый день после похорон Нина Ивановна собралась в дорогу – в тот самый 15-й полк Таманской дивизии, в его штаб в Подмосковье. Сначала, отправляясь из Иванова, она хотела одного – посмотреть в глаза Пашиным командирам, увидеть там хотя бы раскаяние перед матерью за то, что «забыли».
– Я, конечно, не надеялась на извинения… – говорит Нина Ивановна. – Но хотя бы сочувствие и раскаяние в глазах…
Однако в Таманской дивизии с матерью никто не захотел даже поговорить. Командир был недосягаем: рано утром, днем и поздно вечером. Нина Ивановна трое суток сидела на проходной, ожидая встречи с ним – без еды, чая, сна, внимания. Старшие офицеры туда-сюда пробегали мимо нее, как тараканы, делая вид, что не замечают… Именно там, на проходной, Нина Ивановна Левурда и приняла решение подать в суд на государство – этим она стала известна в России, – вчинив иск Министерству обороны и его руководителю министру Иванову по совокупности причиненных ей моральных страданий. Причем не в связи со смертью сына – он погиб, выполняя воинский долг. А в связи с тем, что случилось после его смерти.
Суть требований матери, если перевести со сложного процессуального на обычный язык, в следующем: она хочет ответа на несколько вопросов. Почему полк оставил тело ее сына на поле боя? Почему не искал? Почему ничего не сообщил ей о его судьбе? Почему она сама должна была искать? И кто персонально несет за это ответственность?…
Что было потом? Во-первых, орден Мужества – награду сына Нине Ивановне вручили в Ивановском областном военкомате. Во-вторых, месть. Министерство обороны и Таманская дивизия встали на тропу войны с матерью погибшего лейтенанта, посмевшей открыто возмутиться их поведением. В ее ходе Нину Ивановну подвергли пыткой моральным «Путин-газом», применив к ней дозу с той же целью, что и к террористам, – сломить волю, «поставить на место», чтобы другим неповадно было.
Это выразилось в следующем. Почти что за год прошло восемь судебных заседаний (первое – 26 декабря 2001 года, последнее – 18 ноября 2002-го), и все – без всякого результата. К сути иска Нины Ивановны суд даже не приступил – представители Министерства обороны заседания игнорировали, будучи уверены в своей полной безнаказанности. И они были правы: сначала дело «Нина Левурда против государства» попало к судье Тюленеву (Пресненский межмуниципальный суд Москвы, по месту юридического адреса Министерства обороны), и тот решил, что мать «не имеет права на информацию» о теле собственного сына, а значит, Министерство обороны не должно было ей эту информацию предоставлять. И… Нина Ивановна пошла в Московский городской суд, и там, ввиду полной абсурдности решения, дело вернули в тот же Пресненский суд, на новое разбирательство, которое стало новой порцией пыток государственной машины против матери, потерявшей сына: массовые прогулы судебных заседаний официальными представителями министра Иванова, командования Сухопутных войск, в состав которых входят Таманская дивизия и 15-й полк. Они просто не являлись на назначенные слушания – нагло и настырно. Брали мать измором. Или осадой. А она – все ездила и ждала… Всякий раз. Туда-сюда из Иванова – и утыкалась в пустоту на скамейке ответчиков. И уезжала ни с чем. Простая пенсионерка – с уровнем нашего отечественного госпособия по старости, рассчитанного только на то, чтобы не умереть с голоду, с мужем, смертельно запившим после Пашиных похорон и так и оказавшимся не способным выйти из этого страдательного пике…