Наш гость Бертран, тоже, похоже, ночная птица.
–Я не хотела вас разбудить…и грубить тоже не хотела, – я кашляю. Сама не знаю причины этого кашля. Плохой знак. Надо посетить целителей!
–Вы не грубили, – Бертран приближается. Что-то странное в его походке, неживое, нечеловеческое. Иначе трава приминалась бы под его ногами, а она недвижима.
–Не спится? – я мастер неловких реплик.
–Как и вам, – Бертран смотрит на темное, укрытое сетью звезд небо. И вдруг спрашивает: – что вас мучает?
Первый порыв – бросить что-то грубое и уйти в дом. Но почему-то я его преодолеваю и остаюсь. Более того, вдруг отвечаю:
–Я сама себя мучаю. Себя и Рене.
–Ваш муж вас любит.
–Как и я его. Но он хочет детей. И я хочу. А ваш любимый Бог не даёт! – обвинение слабое, в нём больше собственной ничтожности, я знаю. Но не могу удержаться от тычка.
–Вы любите эгоистично, – Бертран поворачивается ко мне, – ваш муж вообще не уверен, что вы его любите. Он сказал мне это сам. Он сомневается в себе и пытается стать лучше. А ваше желание завести ребёнка только обнажает это. Вы хотите не ребёнка, не человека в этот мир привести и воспитать! Вы хотите найти себе смысл. Ваша жизнь кажется вам жалкой и пустой и вы думаете закрыть эту пустоту кем-нибудь…
Никто не говорил со мной в таком тоне! Никогда! Уж тем более не проходимец с дороги! Но я не даю ему пощёчину, даже не ругаюсь. Я вдруг замираю против воли и чувствую горячие слёзы. Мои слёзы. Тщательно скрытые от Рене, от целителей, церковников…ото всех!
–Послушайте, – Бертран смягчается, – у всех людей, даже у прошлых, такое бывало. Вы не отличаетесь от них. Они страдали и жили. Они любили. Их жизнь казалась им долгой, как долгой кажется вам ваша. И некоторые считали, что живут бессмысленно. Как вам кажется о себе. Они искали успокоение в чём-то или в ком-то.
–Как вы в боге? – я всё ещё пытаюсь отбиваться. Запоздало, но лучше так, чем вообще никак.
–Бог в нас, в небе, в земле, в воде, в дорогах, что ведут, в могилах, что стоят…он в сердцах. И в вашем. Вы можете не любить его, но он любит вас и видит, что вам не нужен ребенок, вы ещё не готовы. Вы ещё слабы. Вы ещё не любите себя и своей жизни, вы гонитесь за смыслом, а он есть в самой жизни.
Я молчу. У меня нет возражений. Его слова странные, но они проливаются каким-то чудным бальзамом на сердце. На мое изъеденное мною же сердце. Что-то отпускает моё горло, воздух с хрипом врывается в лёгкие…
–Вы, – продолжал Бертран, – не верите ни во что. Ни в себя, ни в любовь, ни в силу. Вы живёте без жизни, а значит, не любите. А значит, вас не благословит небо! Небо чует любовь и воздаёт. Заметьте, не платит, а воздаёт! А вы…
Бертран махнул рукой.
–Безнадёжна? – невесело предполагаю я.
–Несчастна, влюблённая в своё несчастье, – поправляет Бертран и без всякого перехода добавляет. – На рассвете я уйду.
Он более не добавляет и слова, лишь уходит тенью прочь. Возвращается в мой дом, ставший мне клетью. Я, наконец, закуриваю и долго смотрю в небо. Красивое! Как давно я не замечала его красоты. Пьянящей красоты. А люди прошлого? Замечали ли они небо? Или были заняты жизнью? Настоящей жизнью, полной любви?
***
Рене испугался и проснулся, когда я коснулась его. Он вскочил, сонный, но уже перепуганный:
–Что случилось?
–Ничего, – я улыбнулась. Лицо с непривычки дёрнуло.
–Но ты здесь…– Рене был растерян. – Что с тобой? Ты в порядке?
Я села на постель и снова улыбнулась. Второй раз дался легче. А слова сорвались сами:
–Я люблю тебя.
–И я тебя люблю, – Рене смотрел на меня с подозрением. – Я не…точно всё в порядке?
–Ты не понял. Я люблю тебя. Я!
Рене нахмурился. Я скользнула к нему, обняла. Он был напряжён, но всё-таки сдался. лишь прижимая, спросил:
–Ты что плачешь?
–Уже нет.
–а почему плакала?
–Бертран сказал мне правильную вещь. Я многое поняла. Хорошо, что ты его привел.
Рене заставил меня взглянуть на него. Теперь он не на шутку был испуган.
–Кто? Чего? Какой ещё Бертран?
–Путник, которого ты привёл на ужин.