— Тройняшки, — прошептал Леон.
Рашид кивнул.
— Хо, помнит! Брис, почему ты сказал — ничего не помнит? Моих близняшек–тройняшек он же помнит.
— Я сейчас вспомнил. Увидел вдруг.
— Командир, а про меня что помнишь? — с надеждой спросил Игнатий.
Но комната пуста. Форточка закрыта и не поддаётся. Леон «огляделся», увидел дверь, но даже подходить к ней не стал: засов её как будто перечёркивал. Он хотел в качестве извинения улыбнуться Игнатию, но улыбка не получилась. Лицо одеревенело от нахлынувшего отчаяния.
Начиная с позавчерашней ночи, кто‑то внутри командует им: заставил вооружиться, сесть на мотоцикл и последовать за соколом на верное самоубийство. Этот кто‑то вынуждал ловить крохи прошлого. Иногда он уходил, и тогда Леон облегчённо возвращался к привычному состоянию — мечтательной созерцательности. Жаль, нельзя вернуться в привычное окружение, в жизнь, налаженную от и до, — к родному и понятному.
Он чувствовал, что в основном его тревожат не изменения в жизни, а волновые изменения в нём самом. Уж что‑нибудь одно: или тихий, застенчивый — или то, что видят в нём эти крепкие насмешливые парни.
— Эй, эй, не переживай! Не всё сразу! — засуетился Игнатий. — Так плохо, да?
Лицо застыло, и Леон не в силах был что‑либо с ним сделать. Больше всего на свете сейчас ему хотелось закрыть лицо руками и — оказаться в квартире Андрюхи. В маленьком ограниченном пространстве, где всё просто и понятно… Он вспомнил скатов, плюющихся желудками, и ему стало «так плохо»…
— Держи, — сочувственно сказал Брис и сунул ему в руки колпачок от термоса с кофе.
Леон отпил, но напряжённые мышцы горла не давали проглотить горьковатую, раздражающе–бодрящую жидкость. Он так и держал бы во рту тёплое, постепенно совершенно противное питьё, если бы не услышал рядом восторженное: «О!»
Ноздри тонкого носа Рашида чувственно трепетали. Рядом с ним Игнатий восхищённо закатывал глаза, а док Никита оживлённо улыбался, глядя на друзей.
Ясность внёс Брис. Он многозначительно поднял термос и объявил:
— По глоточку достанется всем. Но, братцы мои, у него в мешке этого кофе!.. Вот соберём команду и устроим пир горой!
И Леону стало стыдно. Он вспомнил, что отсутствовал не двенадцать лет, в которых может отчитаться, а гораздо дольше; познал все прелести домашнего и семейного быта. А эти люди лишены даже возможности спокойной жизни. Он глотнул, отпил ещё немного и передал стаканчик–колпачок доку Никите. Док Никита продолжил полезное начинание, и колпачок, в конце концов превратился в ритуальный предмет исполняемого обряда.
— С чего начнём? — спросил Брис, закрывая термос.
— С вопросов, — сказал док Никита. — Надо выяснить, что именно произошло тогда, когда нас разбросало. Ну, и другие вопросы решить бы. Давненько не виделись.
— Тогда я первый! — заявил Леон. Если будут насмешки — ладно, переживёт, но оставаться в неведении он не собирался. — Никита, что ты делал с одеждой — с грязной?
Док Никита встал и отошёл к тому месту в строительной свалке, куда ему парни передавали вещи.
— Ты ничего не видишь, Леон? Хорошо. Придётся тебе поверить мне на слово, пока не вернулась память. Брис тебе уже сказал, что этот город — место, где со временем происходят всякие странности. Странности могут быть блуждающими или закреплёнными. Вот эта конкретная странность представляет собой что‑то вроде потока времени. Сунешь в него влажную вещь на секунду — в потоке проходят годы, а значит, вещь я возвращаю сухой. Тут главное — не передержать, иначе одежда обветшает. Нас потому и послали сюда, что мы видим эти временные катаклизмы. Теперь спрошу я. Всех. Меня рядом не было в момент взрыва, когда нас разметало по разным временным уровням. Кто что видел? Что тогда произошло с Леоном?
— Я видел, — сказал Брис. — Когда дом взорвался, он как раз стоял под стеной и отбивался от «тараканов». Те свалились на него, а нас взрывной волной разбросало в стороны. Он оказался чуть дальше нас, потому что ему не понравилось, что дом выглядит целым. Леон оказался прав. Но минёр ошибается только раз в жизни. Насколько я понимаю теперь, вокруг дома натянули «нить ожидания». Мы‑то привыкли к тросам… «Нить ожидания» или «трос» — это ловушки, — объяснил он Леону, — примитивные. Наступишь — взрыв.
— А мы во время взрыва стояли у «фонтана», — вспомнил Игнатий, — так нас взрывной волной понесло прямо на «фонтан» — вот и разбросало.
— Не понимаю, — задумчиво сказал док Никита. — Стена рухнула на Леона, а он — вот он, живой и невредимый.