— Сдох? Встать не сможет? — осипло спросил Брис, отшвыривая ногой пулемёт Мечтателя и, скривившись, глядя на его джинсы, чёрные от крови.
— Какое там… — напряжённо сказал док Никита. — Оживает на глазах. Судя по всему, лишён ощущения боли… Чего Леон возится?
Брис с сомнением прижал правый локоть к боку, нащупывая моток верёвки.
— Может, связать его? И Леон разберётся с ним, и нам спокойнее… Попробуем?
— Не дастся. Если только двигательные центры полностью…
— Откидывать его всё время назад?
— Не советую. У него на шипах выступает какая‑то жидкость — приглядись‑ка к коже на кистях. Или кислота, или сильный яд. Видишь, как разъедает? А внизу, под рёбрами, ряд пластиковых бомб. Представь, чо будет, если нечаянно вдаришь по ним…
— И что теперь делать? Баррикаду строить между ними?
Псих–комментатор пакостно хихикал, слушая этот обмен мнениями.
Мечтатель группировался, подтаскивая к себе сначала безвольно разбросанные руки, потом волоча и сгибая в коленях разбитые ноги. Готовился к новому броску.
… Двойник психа–комментатора тяжело продирался сквозь препятствия по внутренним кругам ментальной оболочки Мечтателя. Он шёл, ссутулившись под напором багровеющего дыма, насыщенного информацией о смерти. Он задыхался от мёртвой, гниющей сгустками крови — и начинал понимать. Первое сообщение он прочитал быстро, хотя и пришлось собирать его по обрывкам. В некотором смысле оно позабавило его — и оставило несколько в недоумении. Будешь тут недоумевать, когда всю свою жизнь считаешь себя охотником и вдруг кем‑то определён как объект охоты.
Вторая часть информации тоже близка. Воинственная форма — частичка разрушительного хаоса, сквозь неистовую пляску которого перемещался двойник Леона, — чуть не проглотила его. Всего лишь какой‑то микроскопический сгусток, повстречавшийся на пути, как и многие другие до него, — он отличался от них только тем, что сразу прилип к двойнику Леона. Прилип он на определённом расстоянии — образовал орбиту вокруг ментальной фигурки двойника. Сначала ничего подозрительного в неожиданном спутнике не замечалось. Леон лишь через некоторое время обратил внимание, что сгусток невероятно быстро увеличивается в плоскостном объёме, вроде как превращается в своеобразную ширму. Пришлось остановиться и поинтересоваться, что за штука крутится вокруг него. В ответ «ширма» внезапно влажно взбухла и накрыла его почти с головой.
Леон успел выдернуть своего двойника из ловушки и машинально считать информацию с кровожадной «ширмы»: кто‑то знал, что он войдёт в поле Мечтателя, и эта «ширма» — первый капкан на него. Из многих — разбросанных в хаосе. Дальше — хуже: неизвестный, устроивший такую изощрённую ловушку, не больно‑то и прятал свои планы. Краешком сознания двойник снял и эту информацию с предыдущего информационного слоя от «ширмы», а потом она начала встречаться на пути двойника всё чаще и чаще, видимо, чтобы Леон не забывал: ему объявлена личная война.
Походя, стороной, двойник выяснил, что где‑то в городе бродят ещё три вооружённых Мечтателя с мозгами, стёртыми в кровавую (ливерную! — хихикнул псих–комментатор) кашу, которая грубо спрограммирована на убийство единственного человека.
Оставалось последнее — узнать о мастере–программисте.
Двойник начал углубляться в последние круги, держась начеку — помня о внутренних ловушках. Некогда более–менее стройная конструкция ментального поля сейчас походила на собранные со всего света смерчи и вихри. Любая попытка считать здесь информацию оборачивалась потрясающим душу чтением дневника сумасшедшего: одна мысль переплеталась с другой, одно знание разрывало другое — накладывалось на третье, предварительно пропустив четвёртое через себя, как решето, а если точнее — через сито. И весь этот яростный и скорбный Бедлам, умирающий дом умирающего человека, оценивался свысока (из безопасного далека и насмешливо–жалостным цоканьем — ёрничал, гад!) хамом–комментатором: «Одна мозга за другой с дубинкой гоняется!»
Ближе к телу полевые круги своей плотностью, жуткой скоростью беснующихся вихрей сопротивлялись продвижению чужака к цели уже настолько серьёзно, что двойнику себя приходилось почти пропихивать вперёд. Цвет сменился с багрово–чёрного на тот бессильно называемый красным, когда смотришь на развёрстую рану, края которой безжалостно вывернуты окровавленными губами.