— Старые боги слабеют. Волкам молодым нравятся чужеземные боги, сильные, воинственные. А старшие вои ропщут, — продолжал киян.
Водун поднял вдруг огнистый свой взгляд на Нетвора. Тот замолчал. Стало на секунду или две очень тихо, и вдруг старец захохотал: словно задребезжали у него внутри сухие деревянные плошки.
Вои молчали. Водун смеялся.
— Старые боги, новые боги, — прорезался наконец его голос. Какие у вас-то «новые» боги? Как зовёте вы их? Ну?..
— Хурс, мм… Хорс и Семурга, — запнувшись, пробормотал Нетвор, который смолоду не видел хохочущего водуна, да и новые имена слышать — одно, говорить — совсем иное.
— Хорс — это ваше волчье коло, лик солнечный, но не зимний, а что опаляет. Много личин у солнца. В землях, откуда ушли, холодных, больше чтят Коло, что на весну растёт. Хорс же из горячей земли, где хлада мало, а яри у солнца много. Оттого и Хорс там яростен… А Семурга — огня слуга, собака огненная. Крессу она сродни, богу тёмному!
Водун произнёс запретное имя хлёстко, так что вздрогнул Зоря, а Родим принял тайное слово на обмякшие мышцы, как удар, которого не избежать. Нетвор же только нахмурился.
— Разве так бывает? — спросил он, нацелив на водуна тяжёлый взгляд.
— Все народы из одних земель, от одного корня пошли, — с наставительной усмешкой сказал водун. Видно позабавили его одеревеневшие плечи Зори да насупленные брови кияна. — Одни роды раньше из Земель Благодатных ушли, другие позже. А память ваша… На второй круг дети народятся — и нет её! — Водун задышал тяжело. Сложил пальцы щепотью — знак, ограждающий от горячей Крессовой гордыни (не любил он поучать: размысление ваше, говорил, — огонь, наставления мои — зола). — Вот реките мне, от кого есть пошли люди? Помните хоть?
Нетвор молчал. Взгляд водуна скользнул по младшим воям.
— От Первуши, — зардевшись, выпалил Зоря, и рот его расплылся в мальчишеской улыбке.
Старик поворотил взгляд на Родима:
— А ты?
— Говорят, — раздумчиво начал Родим, — что первых людей родила большая Мёдведица, чьи семь костров на небе. А зачала она от воли Вышнего Раза… — Родим поднял глаза к невидимой синеве, сердцем касаясь знакомых созвездий. Ему стало вдруг тепло и спокойно. Словно мать с небес улыбнулась сыну своему.
— Верно говорят, — согласился водун. — А помнишь, как ещё зовут цепочку огней на небе, что ты назвал?
— Мёдвед, — сказал Родим уверенно.
— Так Мёдвед или Мёдведица?
Родим задумался.
— Мама говорила Мёдведица, бывает, слышу Мёдвед.
— Хороших ты волчат привёл с собой, Нетвор, — без иронии одобрил водун. — Такие берут и сверху, и снизу.
Он склонился к Родиму, горячо дохнув ему в лицо.
— Скажу тебе за то, что погадливый. Не Мать нам и не Отец тот, от кого мы пошли. Вот скажи, когда говорим «дитё», думаем ли, что мальчик или девочка?
Родим помотал головой.
— Вот и прародитель наш не мать нам и не отец. Одно. И отец, и мать. Правда лишь та, что семь корней в нём, а восьмой — наш. Потому, кто больше ценит отцовскую силу — говорит отец, кто заботу материнскую чует — мать зовёт. А он, кто создал, совсем чужой нам теперь. В два разрослись мы. Из одной дороги — две сделали, одну силу пополам разорвали. Но и радость в том наша, и проклятие. А развилок на пути много ещё. Да и пути все вниз. А сказки про богов ваши…
Старец замолчал, и только слышно было, как дышит он сухо. В норе его было тихо и благостно. То ли правда склонные к Сварге помыслы дарят покой жилищу, то ли место умел выбрать водун, но такого покоя нигде не ощущал ещё Родим. А может, покой шёл сейчас от самого водуна, уходящего так от обид жизни, от всего, что лежало теперь между ним и почти позабывшими чистоту Вышнего Раза родовичами его? Может, больше всего хотелось водуну взять тяжёлую глиняную миску да врезать сейчас о тупую башку Нетвора…
Родим вздрогнул, думы эти странные нашли на него, как наваждение.
— Так зачем же пришли? — вернулся от задумчивости и водун. Говорил он уже не так сердито, больше грустно. — Узнать, одобряю ли? Сами могли бы решить.
В голосе его слышались понятная старческая усталость и непонятное — не так длинен был разговор — раздражение. Неужто и вправду озлился? Неужто — рассержен был? Причина не была очевидна молодому вою. Возможно, крылась она в давних, не слышанных им спорах о богах?
Нетвор молчал. Зная, видимо, нрав старца, почитал за добро не перечить ему.
— Старые ваши боги, новые ваши боги, — продолжал бурчать водун. — Суть одно — глупость. Оттого она, что не чуете уже ничего. Верьте вы во что хотите — большого вреда не будет уже.