Да недалеко пришлось ей идти: нынче вечером все, у кого особых дел нет, околачиваются здесь, под окнами. Так что уже через минуту в дверях появляется Вашко, старый батрак, в полотняной рубахе, в узких выгоревших штанах, подвязанных на щиколотках веревочками.
— Сходишь за Йошкой Красным Гозом. Он у нас в землекопах был. Знаешь его?
— Как не знать? Моя баба его матери двоюродная сестра. Стало быть, Красному Гозу она…
— Ну, ну, ладно. Иди скорей. Пока спать они не легли.
Вашко еще стоит с минуту: вдруг и ему что-нибудь перепадет из этого изобилия. Стакан вина или пирог, сигара, сигарета. Кажется ему, что к именинам эконома он тоже имеет отношение: он ведь и почту для него таскает, и в лавку ходит, свежую воду приносит; вся видимая жизнь эконома в его руках. Да видать, только в будни. А в праздники все по-другому. Поворачивается он, собираясь выйти. Но в дверях останавливается и пятится назад: навстречу ему идет Матильда.
Волосы у Матильды теперь не желтые, а совсем рыжие, словно пламя горящего сухого камыша. На ней простое, но элегантное платье. По цвету скорее голубое, чем белое. Такой цвет бывает у водяной лилии, прячущейся в тени под высоким обрывистым берегом.
— Добрый вечер, — говорит она и, почти дойдя до стола, сворачивает в сторону. Садится в углу, к курительному столику, не глядя, тянется к коробке с сигаретами, глаза смотрят куда-то сквозь гостей, сквозь стены. Берет в рот сигарету.
Гашпар Бор вскакивает проворно и, щелкнув каблуками перед Матильдой, галантно подносит ей зажженную спичку.
8
Трудное это было воскресенье для землекопов. Трудное, но благодарное. Сначала никак не хотел эконом заплатить сполна, очень уж большой казалась ему сумма. Раз шесть перемерял кубометры. А рабочие только раз смерили, вчера еще, и не отступались от своего.
— И как я мог так обсчитаться! — злится эконом. Ходит от одной бабы к другой. Смотрит, меряет. С ним ходят двое из артели.
Остальные кучкой стоят поодаль, курят.
Прикладывает рулетку к боку земляной бабы — ловчит, чтобы и до самого низа не достать, и сверху не с самого начала отсчитывать. Да только те двое, что с ним ходят, наклоняются и молча смотрят на рулетку, на цифры на ней. Так и едят глазами. Ни слова не говорят, но и это раздражает нынче эконома.
— Есть у вас совесть, мужики, столько требовать? — пытается убедить он их по-хорошему.
— Мы насчет этого не знаем, — отвечает бригадир.
— Мы только насчет того, чтобы получить, что положено.
Это уже Красный Гоз говорит.
— Да ведь это же бессердечно!
— На земляных работах сердце ни к чему. Здесь тачка нужна. Да руки. Да хозяин, чтоб платил.
Эконом и без этого зол был, а услышав такие слова, еще больше разозлился. Этот оборванец учить его вздумал! И орет во всю глотку:
— Плевать я хотел на твои рассуждения, понял?
Он уже на «ты» Красного Гоза зовет. Он всегда так с мужиками: раз на «вы», раз на «ты».
— Скажите уж сразу — на мою философию… — отвечает Красный Гоз еще тише, чем прежде. Это слово он от самого эконома слышал, который, когда в хорошем настроении, целые лекции читает мужикам о том о сем. Вроде бы для того, чтобы их уму-разуму учить. А на самом деле — чтобы все видели его образованность.
— Что-о-о? — даже не орет, а ревет эконом.
— Философию. Или как ее? Филегорию… Один хрен, — говорит Красный Гоз и пальцы потирает. Словно только что нашел какую-то драгоценность или редкостная мысль ему в голову пришла.
Темнеет в глазах эконома. Злоба заливает мозг мутной волной, шумит водоворотом и низвергается оттуда в мышцы рук, почти не владея собой, эконом сплеча размахивается раскрытой ладонью…
Но тут что-то темное, твердое мелькает перед ним, и рука, не закончив свой путь, падает бессильно. Эконом стоит в недоумении, привалившись к земляной бабе, как немощный инвалид к каменной стене. Не может уразуметь, что произошло. А в руке расплывается, пульсируя, резкая боль.
— Так-то вот, господин эконом. Зачем беретесь за то, что вам не по силам? Драться вздумали… Не по-благородному это. Нам, мужикам, еще куда ни шло… и то не всегда. А потом… если подняли руку, так уж бить надо… а то и начинать не стоит… — неторопливо говорит Красный Гоз, скручивая цигарку. Словно ему неинтересно уже, что дальше будет. А сам следит за экономом углом глаза, на всякий случай… Если дело до закона дойдет, все свидетели покажут, что он спокойно цигарку крутил. О чем только не приходится думать человеку!.. Одной ногой упирается в землю, готовый к прыжку, если эконому вдруг опять захочется драться или если за револьвер он схватится…