— Посмотрели, дядя Вираг? — спрашивает; потом, сощурив глаза, подходит к старосте, снимает паутину у него со шляпы.
— Посмотрел. Сильву я пришлю потом…
— Ну что ж… присылайте. Я ведь сказала, что не боюсь. До сих пор стоял дом и еще постоит, — и перекладывает свою сумку из одной руки в другую.
С грустью думает Ференц Вираг, что в последнее время что-то ничего ему не удается.
— Вы куда? — спрашивает чуть ли не со злостью. Он-то думал, что баба в надежде на ремонт покладистой окажется — и вот на́ тебе. Не боится, говорит.
— О… дела у меня. Жалованье свое нужно оправдывать. Ведь ребенка в купель опустить — это еще не все. Нужно и о матерях заботиться. И еще о многом. Вы, дядя Вираг, Красных Гозов знаете?
— Еще бы. Вы с ним, смотрите, осторожней… он человек такой… отчаянный…
— Да? А что такое?
— Да вот то… зимой так увел невесту у жениха из-под носа, будто ее там и не было. Кто-то свадьбу устраивает, а он на ней невестин танец пляшет. Словом, я вам советую осторожней с ним…
— Неужто вы за меня боитесь, дядя Вираг? — и хохочет, ладонями хлопает по бедрам.
Смотрит на нее, смотрит Ференц Вираг. Не знает, что ему теперь делать. С такими надеждами шел он сюда! Думал, у него, как у старосты, есть на нее особые права. Когда она в деревню приехала и явилась в правление, он тогда еще подумал: такой бабе сам бог велел для вдовцов да холостяков утешением быть…
У Ференца Вирага одни мысли насчет новой повитухи были, а у других — другие. Но факт тот, что деревню она взбудоражила основательно. Много было толков, кто она да что она. Отец-то с матерью у нее наверняка были, а вот был ли муж?.. И если был, то куда делся? Есть ли дети и где они? Даже того никто точно не знал, из крестьян она или из господ? Сама же новая повитуха никому ничего не рассказывала: просто взяла и появилась в деревне, а прошлое свое бросила где-то на околице, как старую одежду. И даже следы за собой замела… Впрочем, в деревне ее сразу полюбили. С радостью приняли такой, как она есть; так радуется человек, когда рядом с высохшим деревом неожиданно замечает новые, свежие побеги; так еще бывает, когда увидишь молодой месяц, всходящий на горизонте… Только господ очень уж мучило любопытство. Встречая ее в кооперативе, на улице, смотрели мимо, будто не видя, — но тем с большей охотой говорили о ней между собой.
— Если вас так уж это интересует, Розика, я могу о ней кое-что рассказать, — заявил однажды Марцихази, почтмейстер, когда вся компания собралась вечером у отставного секретаря; женщины за картами сидели вчетвером, мужчины курили сигары, потягивали вино с содовой.
— Скажите же, ради всего святого… — нетерпеливо поворачивается к нему пожилая учительница…
— Зовут ее Шара Кери.
— Знаю, знаю.
— Ну, слушайте дальше. Она дочь священника, кончила шесть классов гимназии, сын у нее гимназист, во второй класс ходит.
— Что вы говорите!
— Все чистая правда.
Тут женщины, все разом, оборачиваются к нему.
— А муж? Где у нее муж? Кто ее муж? — спрашивают, перебивая друг друга.
— Пока не скажу, сам еще не знаю…
Но и этого было достаточно, чтобы загадочность, окружавшая повитуху, стала еще более волнующей и непроницаемой.
Так деревня и приняла Шару Кери вместе с ее тайной; один лишь Лайош Ямбор еще пробовал раскусить этот орешек. Правда, дом ее обходил за версту. Три пенгё шестьдесят… да скандал с билетом… Думал Ямбор, что освободится от этой занозы в душе, если станет козни строить против повитухи.
— Вы что, слепые? Не видите, что ли, что староста к ней ходит? — нашептывал он встречным и поперечным.
— Может, оно и правда… — задумывались те, кто еще принимал Ямбора всерьез, и вспоминали про господина Фукса, про выборы, про то, что очень уж неожиданно разбогател Ференц Вираг. Но вслух ничего не говорили — лишь голову выше подымали и думали про себя, что, мол, повадился кувшин по воду ходить… и дальше в таком роде.
Однажды вечером Ямбориха корову доила, как вдруг в дверях хлева появилась повитуха.
— Добрый вечер, — говорит вежливо. — Вы жена Лайоша Ямбора?
— Я. Добрый вечер… — удивляется баба; до того она толста, что зад свисает со скамеечки чуть не до самой земли.
— Где ваш муж?
— Я и не знаю… пошел куда-то. К кузнецу, что ли…