«отмороженной». Не могла наглядеться, часами слушала пьяные
бредни, много смеялась, не спрашивала, не просила. Вот только
недавно поинтерисовался:
- Это ты не хотела детей, или я?
- Я не хотела?! Я мечтала, чтоб он был уже с первого раза!
Такой мальчичек, похожий на тебя. Когда ты уходил, рыдала из-
за твоих предосторожностей. Почему не сказала тебе? Дура была.
Хотела чтобы тебе было хорошо а мне уж как-нибудь…
Решал всё не советуясь, за двоих. Молчала, соглашаясь.
Обрадовалась в душе, когда развёлся с женой. Постеснялась
предложить свою кандидатуру. А он через полгода сказал, что
уезжает на Урал, к другой…
Даже слёзы не брызнули. Боль ушла в сердце и поселилась
там до конца жизни. Выдавить из себя: «Останься!» - не
получилось.
Теперь он упрекает, что не удержала, что мог остаться,
если бы сказала хоть слово.
Первые три года часто прилетал по научным делам. Когда
защитил диссертацию, поняла, что расстаются надолго, может
быть навсегда. Решила, пока может, родить ребенка от другого,
нелюбимого, но непьющего. Договорились, что отец претензий
на ребенка иметь не будет. Ох! Если бы не представляла на месте
чужого, своего, единственного, родного, – не
Валерий Варзацкий
получилось бы зачатия. Никогда не думала, что такой
отвратительной может быть постель по - расчету .
На седьмом месяце беременности он неожиданно
прилетел. Обрадовался будущему ребёнку как своему. Говорил,
ученые доказали, что первый ребенок больше похож не на
биологического отца а на того, с кем мать стала женщиной.
Открытие ей очень понравилось. Спали вместе, правда, какой там
сон! Он гладил ей живот и ниже, она возбуждалась, хотела его,
но гинеколог предупредил: нежелательно. В тот приезд
окончательно убедилась, что он добрый, хоть и ненормальный.
Может и ее беречь и детей ее считать своими. А там, даст Бог,
общих заведем побольше. Глядишь, приедет и не уедет.
Размечталась. Еще не верила в «закон подлости»: после радости –
неприятности.
Не мелкая неприятность а безутешное горе пришло вместе
с родовими, отходящими водами. Её гинеколог, настаивавший на
«кесаревом», по проклятому закону, срочно куда-то уехал.
Коллега, принимавший роды, решил, что может справиться сама.
Никто, никогда не ответит, и прежде всего, она сама, почему
согласилась.
Жизнь ей спасли. Зачем? Без живой дочки существование
потеряло смысл. Если бы могла, наложила бы на себя руки.
Помешал шок, парализовавший волю, пустивший в голову лишь
муку собственной вины. Никаких других мыслей, кроме тысяч
повторений
момента
согласия
рожать
самой,
тотчас
сменяющихся облегчающей уверенностью, что это дурной сон,
что все еще можно отменить и пойти на «кесарево».
Кололи беспрерывно, но две недели физически не могла
закрыть глаз, не то что уснуть, хоть на минуту. Сказали, что
ПЬЯНАЯ ЖИЗНЬ
детей иметь не сможет. Гинеколога хотели уволить и он пришел
просить защиты, предлагал деньги. Не взяла. Пожалела. Пускай
живет.
Ему не сообщила. Не хотела расстраивать, понимая, что он
за нее переживает. Да и не смогла бы в первые недели после
больницы, ни сказать по телефону ни написать письмо.
Депрессия сменилась валом болезней, сыгравших для психики в
чём-то положительную роль. Появилось дело – забота о здоровье.
Больницы, аптеки, знакомства, средства. Хочешь не хочешь, надо
было работать. Коллектив, командировки отвлекали, убивали
день, оттягивали наступление пытки ночью. Где-то читала, что
средневековые китайские палачи особенно любили не давать
своим клиентам спать. Убедилась: императорский рис
«рационализаторы» ели заслуженно.
Странно, оказывается, можно любить пытки и любить
своего палача, не любящего тебя. Знала, чувствовала,
«отмороженная», что он не любит её. Раньше, до роддома, это
было не так важно. Главное, что она любила, хотела от него
детей. Что же теперь будет, когда он узнает, что детей она не