скопившийся во рту перегар, он пошел на кухню. Зина сидела за столом и
выливала в стопку остатки водки из почти пустой бутылки.
277
- Ну вот! – взбодрился Добряков. – А то – чаю! Оставишь мне-то немного?
- Да тебе и наливаю! – огрызнулась Зина. – Про себя уж не думаю. Только
прошу – сходи к следователю, иначе плакали мои денежки.
- Только за денежки переживаешь? – неудачно подцепил Добряков.
- Не только! – взвилась Зина, вскочила со стула и метнула на него
воспаленный взгляд. Ей тоже было плохо, но она умела собраться и
пересилить немочь.
- Не только за денежки, как ты говоришь! – бросала она ему в лицо резко и
отрывисто. – Нет! Но если все сорвется, тогда и о тебе придется поплакать, ох
как поплакать! Только не знаю, стану ли я плакать о таком придурке, который
сам за себя постоять не может! Не может даже воспользоваться неплохой
возможностью, просто воспользоваться, ничего не предпринимая!..
- Да что ты разошлась-то? – Добряков попытался смягчить обстановку,
подошел к Зине, обнял ее за плечи и сильным движением опустил на стул.
Потом нагнулся к ней и поцеловал ее в шею, прошептав на ухо: - Я сейчас
пойду, обязательно пойду. Вот только закусить бы… И пойду.
- Закусить! – передразнила Зина, оттолкнула его, встала и открыла
холодильник. – Карбонад будешь?
- Самый раз, - кивнул Добряков. – А у нас ничего больше нету выпить?
- Последнее тебе нацедила, - буркнула Зина, ставя на стол блюдце с
нарезанными розоватыми ломтиками. – Вчера упал прямо посреди кухни,
насилу оттащила тебя до кровати!
-А-а-а… - протянул Добряков. – То-то я смотрю, осталось в бутылке. А сама
не допила?
278
- У меня, в отличие от тебя, есть чувство ответственности. Когда я знаю, что
предстоит серьезное дело, я умею сдерживаться. А ты свою собранность,
видно, порастерял до последнего. Если вообще имел когда-то.
- Ну чего ты, - Добряков снова попытался обнять ее, но она еще резче
оттолкнула его и почти выкрикнула:
- Если не будешь меня слушаться во всем, можешь пропадать! Быть нянькой
неразумному ребенку я не собираюсь! Не хочешь идти – не ходи. Тогда
советую тебе начинать сушить сухари. Килограммчика три наготовь, на
первое время хватит, - она устало опустилась на стул, и замолчала, глядя в
окно.
- Да что ты, наконец? – отшучивался Добряков. – Сказал ведь, что пойду, значит, пойду. Вот щас, щас,- он потянулся к стопке, поднял ее со стола и
залпом, не глотая, опрокинул содержимое в глотку.
- У-у-у, - передернулся, содрогнулся, выдохнул и зажевал двумя кусочками
карбоната. – Хорошо! – сразу повеселел. – Ну что, пойду одеваться.
Зина не отвечала и не поворачивала головы.
Добряков пожал плечами и вышел из кухни. Нацепив рубашку и джинсы,
вернулся на кухню. Зина по-прежнему смотрела в окно.
- Посмотри, пожалуйста, как там с температурой, - попросил он.
Зина чуть отдернула тюлевую шторку и посмотрела на термометр.
- Не замерзнешь, двадцать три градуса, - скупо ответила она, однако
повернулась и внимательно осмотрела его.
- Готов? – спросила уже мягче.
279
- Ага, пошел.
- Как самочувствие?
- С твоей помощью – ничего, - улыбнулся он. – Меня не очень развезло?
- Вовсе не развезло, просто повеселее стал, пообщительнее. Это и надо на
допросе.
- А то неудобно перед следовательшей…
- Ничего неудобного нет, - возразила Зина. – Она знает, в каком ты состоянии.
- Думаешь, знает, что мы пьем? – насторожился Добряков.
- Не чуди. Я имею в виду твое психологическое состояние.
- Ну, это, - усмехнулся он. – Кого это волнует. Я про перегар говорю. Не несет
от меня? - он сделал шаг к Зине, но она остановила его движением руки.
- Я ничего не почувствую, бесполезно. Думаю, что несет, и еще как! Но не в
этом дело. Да по большому счету наплевать на твой перегар! Тут гораздо
важнее, чтобы ты выглядел потерянным, раскаявшимся, готовым признать
свою вину и даже попросить прощения.
- У кого? У сволочи этой? – надулся Добряков.
- Да, у этой сволочи, - категорично продолжала Зина. – Если понадобится –
попросишь!
Добряков опустил голову и молчал.
- Раскаяние надо сыграть хорошо, - продолжала Зина. – Тогда, возможно, она
сама переквалифицирует твою статью. Неси какой угодно вздор. Что он
оскорбил тебя – все равно он не докажет обратного. Что он оскорбил меня, 280
поносил меня самыми непотребными словами. На это он тоже не сможет
возразить. Но вместе с тем ты понимаешь, что поступил неправильно, и обо
всем сожалеешь. Понял?