Тарелку с заляпанным кровью карбонадом Зина попросту выбросила в
мусорное ведро, снова села напротив него и, погасив окурок в пепельнице, продолжила:
- Ты только не суетись так, а то вообще ничего не скажу. Разговаривала я с
этой Анной Кирилловной твоей. Нормальная баба, адекватная. Я ей, конечно, все рассказала – какой ты у меня герой (это «у меня» приободрило
Добрякова), какой хозяйственный, заботливый… Она, как ни странно,
почему-то поверила мне…
- Ну так в чем лажа-то? – перебил Добряков.
- Не перебивай, - одернула Зина. – Лажа в том, что будь ты даже
безукоризненно честным и нравственно совершенным – именно такими
словами она и сказала, - все равно она обязана передать твое дело в суд и
оформить его так, что прокурор потребует тебе максимального наказания по
данной статье.
Добряков судорожно сглотнул, но слюна не прошла, а комом встала где-то у
верхнего неба. Он растерянно уставился на Зину и совершенно не мог ничего
сказать, будто какой-то ступор сковал все его мышцы.
- Вот такие дела, - подытожила Зина. – Думаю, что никакой адвокат нам
теперь существенно не поможет. И что делать будем?
- Н-н-не… н-н-не… - он ничего не мог выговорить и только разевал рот, как
выловленная рыба, и такими же округлившимися глазами хлопал на Зину.
- Но в любом случае я должна ему позвонить, поторопить. Вдруг ему удастся
переквалифицировать статью, - она снова плеснула в свою стопку и выпила.
309
- Налить? – кивнула на бутылку.
Никакого желания пить у него сейчас не было, всем его существом овладел
жуткий, давящий страх. Он медленно покачал головой.
- Видишь, какое прекрасно средство от питья мы тебе нашли! – пошутила
Зина и добавила серьезно: - Прежде времени отчаиваться не надо. Я еще не
звонила адвокату. К тому же, ты ведь знаешь, наверное, еще по армии, что из
самого затруднительного положения всегда найдется – что?
Добряков не в силах был и слова выдавить и только согласно закивал ей в
ответ.
- Правильно – выход, - окончила она фразу. – Ну и про меня не забывай. У
меня знаешь, сколько таких тупиковых ситуаций в жизни было!
Помолчали. Зина наполнила еще стопку, выпила, закурила.
- Что охмурел? – спросила. – Не везет тебе по жизни, да? – речь ее заметно
становилась замедленной, тягучей, однако Добряков знал, что никакое
опьянение не в состоянии лишить ее разума, а потому слушал внимательно.
- Да ты не горюй так уж сильно-то, - пробовала успокоить. – По
собственному опыту знаю, обожглась, что быть счастливым не всегда
хорошо, порой даже опасно. Счастливые ослеплены, почвы под ногами не
чувствуют, склонны обольщаться. А нам сейчас, как никогда, нужна ясная
голова и холодный рассудок. Правильно?
- Ага, - кивнул Добряков и смог спросить: - А когда мне идти… ну, туда, к
ней?
- Больше ходить не надо. Она поверила мне, что ты до суда (Добряков снова
вздрогнул) будешь шелковым, никуда не скроешься. А сейчас так. Ты тут
310
посиди. Хочешь – пей, не хочешь – не пей, но посиди тут. А я пойду в
Витькину комнату и позвоню адвокату. Мне надо наедине, - добавила она, видя вопрос в его глазах, и мягкими, неостойчивыми шагами выплыла из
кухни.
Он ничего не мог с собой поделать и дрожал уже откровенно, как собака в
морозной конуре. Из отдаленной комнаты донесся едва слышный голос Зины, потом наступила тишина, потом снова голос, уже более настойчивый. Он не
вслушивался, занятый исключительно своими переживаниями. Мысли
мешались, перебиваемые четкими образами тюрьмы, тесноты и вони нар,
скученности набитых в камеру заключенных, грубого мата,
противоестественного насилия…
Покосился на полупустую бутылку, рывком схватил ее и залпом вылил в рот
остатки водки. Но перед этим не выдохнул, а потому дико закашлялся,
брызгая выпитым изо рта и ноздрей. Насилу пришел в себя, громко вздохнул, закурил, встал и подошел к окну.
Начинался яркий погожий день, но на душе у Добрякова было вовсе не
радостно. Какая-то счастливая мамаша качала коляску, в которой
разрезвившийся малыш вскидывал неловкими ручонками. Двое влюбленных
шли, обнявшись, к лавочке под двумя молоденькими липами. Дезовские
рабочие-мигранты грузили мусор в просторную тележку и шумно
перекрикивались.
Он отвернулся от окна и увидел Зину.
- Садись, - сказала она каким-то надломленным голосом и как-то
безжизненно опустилась на стул. - Садись и слушай.
Он сел. Зина кинула взглядом по столу и заметила пустую бутылку.