унималась мать.
Зина вздрогнула. Вот это да! О самом главном она и забыла! И только сейчас
вспомнилось, как он тогда, в пылу раскаяния, обмолвился об этом, сам
понимая прекрасно, чем грозит развод!
Зина закусила губу и, надув щеки, опустилась на диван. Об этой на первый
взгляд мелочи она как-то и не подумала, совсем упустила из виду. А ведь
действительно, развод Швеца может поставить жирный крест на его научной
карьере. То, что он тогда, в пылу страсти, клялся в том, что перешагнет через
это, нисколько теперь не обольщало Зину: ну кто, добившись солидного
положения и славы, решится наплевать на все это ради мимолетного
увлечения, случайной, в общем-то, связи?
Случайной? Зина снова вспомнила крепкие объятия профессора, его нежные, никогда прежде не слышанные ею слова и подумала: «Может, это только
слова? Как у всех у них, сказала бы мама… Но ведь и я в романах читала, что
мужики могут всякого наговорить, лишь бы добиться своего…»
- Мама, это все не так просто, - промолвила Зина – только для того, чтобы
хоть что-то сказать встревоженной матери. – Он, я думаю, слово свое
сдержит, он человек искренний, - более твердо сказала она, а сама уже
сомневалась в душе. – Коллеги точно его поймут. А с партией… я уверена, 95
что в парткоме института его тоже поймут, не безнадежные же там сволочи
сидят…
- Сволочи, может, и не сволочи, а если установка имеется, они ни с чем не
посчитаются, - не сдавалась женщина. – Вон, на соседнем с нами заводишке
недавно, не слыхала, какой скандал поднялся?
- А что там случилось? – заинтересованно спросила Зина: крупица сомнения, зароненная матерью, разрасталась в ее сердце подобно набухающему зерну.
- То и случилось. Директор-то, достойный человек, орденоносец, можно
сказать завод поднял с нуля, так ведь дернул его нечистый влюбиться на
старости лет! И в кого? В свою секретаршу – есть там у него фря такая,
размазанная с головы до ног. Не знаю, что и нашел-то в ней. Тут ведь как
известно: седина в голову – а бес чуток пониже…
- Мама, ну ближе к сути, пожалуйста, - нетерпеливо перебила дочь.
- Ну вот, влюбился, на развод с женой подал. В парткоме прознали и приняли
меры, как водится. Развестись-то позволили, но тут же приказом
министерства его перевели с директоров - и куда, ты думаешь?
- Начальником цеха? – с надеждой спросила Зина, лихорадочно прикидывая, что если Константина Генриховича из заведующего кафедрой сделают
рядовым профессором, то в этом, наверное, еще ничего страшного нет: те же
загранкомандировки никто не отменял – с именем Швеца поди-ка не выпусти
его на международный симпозиум!
- Если бы в начальники цеха! – разрушила воздушные замки мать. – Даже не
в мастера, а в бригадиры. Сделали его, можно сказать, обычным рабочим.
Так-то! И то, думаю, до поры до времени. А там к чему-нибудь еще
придерутся, с них станется, вовсе переведут в рядовые слесаря. О себе не
думаешь, девонька, так о нем подумай. Хочешь ему жизнь сломать?
96
В словах матери была правда, очевидная, неприкрытая правда. Придавленная
этой очевидностью, Зина не знала, что и ответить матери. В голове
мельтешили разные мысли, но ни одна не несла ни решения, ни успокоения.
- Мама, значит, так, - грустно вымолвила, наконец, дочь. – Я с ним
обязательно поговорю, может, даже и сейчас вот поговорю… только… оставь
меня, пожалуйста, одну!
Мать кивнула головой, едва слышно обронила: «И-и-эх!» и вышла из
комнаты.
А Зина вскочила, кинулась к телефону, потом вдруг остановилась, вернулась
обратно, упала на диван, зарылась лицом в подушку и разрыдалась, давая
волю крупным горячим слезам.
В тот вечер мать частенько подходила к двери ее комнаты и прикладывала ухо
к косяку: все слушала заглушенные рыдания Зины и переживала за дочь. И
только в половине двенадцатого ночи всхлипывания утихли, и мать
отважилась осторожно толкнуть дверь. Она приоткрылась, и женщина вошла
в комнату. Зина, как была одетой, спала на промоченной смятой подушке. На
лице ее застыло страдание. Мать вздохнула, накрыла дочь теплым пледом и
погасила свет.
* * *
Назавтра объяснения с Константином Генриховичем не получилось:
профессора весь день не было ни в институте, ни дома, и Зина вся извелась, не находила себе места и все ходила из угла в угол своей комнаты. Когда мать
вошла звать ее к обеду, дочь не сдержалась и накричала на нее. Потом Зина
сообразила, что раньше девяти часов вечера звонить профессору нет смысла.