лицу.
Он торопливо чмокнул ее в щеку, взял пакет и пошел на кухню.
- О, да ты две взяла? – радостно удивился он. – И сигарет купила!
- Да, чего уж там мелочиться-то, - улыбнулась в ответ Тоня. – Все равно, я так
подумала, на утро что-то надо оставить. Или нет?
- Конечно! – согласился Добряков. – Умница! – и он слегка приобнял ее и
ткнулся щетиной в ее лицо.
- Фу, ты небритый какой-то! – поежилась она.
- Это поправимо. Что-что, а уж это-то ох как поправимо! –напевая, он уже
открыл бутылку и цедил водку в стопки.
- Давай, давай, да брось ты, потом! - торопил он Тоню, которая накладывала в
тарелки остатки еды, извлеченной из холодильника – две перезревшие груши, кусок засохшей сырокопченой колбасы, половину луковицы.
- Все, все, - спохватилась она, села за стол и подняла стопку.
- Ну, за твою сообразительность! – сказал он и залпом выпил. Она тоже не
привыкла, когда ей повторяют дважды, особенно в таком деле.
Оба разом выдохнули и закурили. Вскоре в задымленной кухне их разговор
затрещал, как разгорающийся костер.
227
- Ты знаешь, а я люблю радио «Шансон», - Добрякова потянуло на
откровенность. – Есть там что-то такое, как тебе сказать, жизненное. Тебе
нравится «Шансон»?
- Да я не особенно его слушала, - призналась Тоня, выпуская колечки дыма из
порозовевших щечек.
- А вот я тебе поставлю сейчас, ты заценишь, - Добряков поставил на стол
свою старенькую магнитолу, включил ее в сеть и стал искать нужную волну.
Кухню наполнили треск и какофония меняющихся диапазонов, но вскоре
полилась отчетливая мелодия разухабистого шлягера. Популярный певец весь
исстрадался от переполнявших его чувств:
Я думал, ты жена моя,
А ты – обыкновенная...
- Сила! – Добряков поднял вверх большой палец. – Ты вслушайся только!
Из грязи, из болота я
Тянул тебя, вытаскивал.
Тобой занялся плотно я,
Все мыл да отполаскивал…
- Чувствуешь? – проникновенно спрашивал Добряков, наливая по второй.
- Ну да, классно, - соглашалась Тоня. – Прям-таки за душу берет.
- Скажешь тоже – «за душу!» Пониже берет! Не просто берет – цепляет! Ну, давай!
Они выпили.
- Слушай, - неуверенным голосом пролепетала Тоня. – Мне кажется, я уже
того… Хватит мне…
228
- Так ты смотри, - икнув, ответил Добряков, откусив от груши и запихивая
кусок в рот. – Если хватит, значит, не надо. А мне, наоборот, хорошо как-то
стало…
- Это всегда так… поначалу, - клевала носом Тоня. – А потом… потом
страшно…
- Ха! Страшно! – взвился Добряков. – Скажешь тоже! Какой же тут страх?
Представляешь, как нам страшно было бы без этого, а? – он дотронулся до
бутылки и рассмеялся: - Это не страх, моя хорошая, это жизнь! Да, как вот в
песне этой!
Но Тоня все ниже и ниже клонилась к столу, уже опустила голову на
подставленный кулачок, вот и волосики ее коснулись заляпанной клеенки.
- Э, да ты что, кума? – улыбаясь, потормошил ее Добряков. – Совсем
расклеилась, что ли?
Тоня не отвечала, а только как-то странно покрякивала из-под опущенной
головы.
- Пойдем тогда баиньки, - предложил Добряков, встал, обошел стол и
подхватил Тоню под руки. Она вздрогнула, будто очнулась, и, подняв на него
замутненные глаза, дернулась, вырвалась из его рук, выпрямилась.
- Нет, все в порядке, это поначалу, - стараясь говорить четко, сказалал она. –
Давай-ка еще стопочку, потом будет совсем хорошо.
- Ну вот, сразу бы так, а то прям напугала меня, - он плеснул в обе стопки.
Тоня выпила и держалась уже ровнее, смотрела осмысленным взглядом.
- Это у меня всегда так, когда переберу, - разъяснила она. – Просто не надо
бросать сразу, моментально. Надо постепенно.
229
- Истину глаголешь! – подхватил Добряков. – В этом и есть тонкая, хитрая
наука выпивки – не сразу, постепенно. Вот мы с тобой бутылочку прикончим
да пойдем спать. Как ты смотришь?
- Хорошо смотрю, - кивнула головой Тоня. – А вторую оставим на утро.
Чтобы не так вот сразу…
- Договорились. В этой нам осталось еще на три разика. А потом баиньки.
Давай-ка я что-нибудь получше найду, - он снова потянулся к магнитоле. –
Любишь дискотеку семидесятых?
- Мало слушала, я ведь родилась только в восьмидесятом.
- У-у-у, так ты совсем ребенок еще? – подзадорил Добряков. – Тогда
послушай, какие в твоем зеленом детстве песни классные звучали. Щас вот, подожди, - он сосредоточенно выискивал волну. – Вот! – и увеличил
громкость.
Кухню буквально разорвал оглушительный шум синтезатора и первые такты