Потом возникла пауза, и я уже решил, что он отстрелялся, когда вверх взлетели новые вспышки, и небо заполонил гигантский пылающий корабль, с парусами и прочим гамузом! Ховард Гамаш рассказывал мне, что это — «Великолепная джонка». Такая китайская лодка. Когда он, наконец, догорел и толпа по оба берега озера прекратила бушевать, Массимо подал последний сигнал своей команде пиротехников, и на берегу замерцал американский флаг. Он искрился красным, белым, синим, и метал огненные шары, пока из колонок звучал гимн «Америка прекрасна».
Когда флаг погас, и от него не осталось ничего, кроме кучки багровых искр. Массимо все так же стоял на краю своего пирса, протягивал к нам руку и улыбался. Будто говорил: «Давайте, отстреливайте то дерьмо, которое вы собрали, Маккозланды, и покончим с этим. И не просто на этот год, а навсегда».
Я зыркнул на Ма. Она — на меня. Потом она вылила то, что осталось на дне ее стакана (а прошлой ночью мы пили «Лунотряс») в озеро и сказала:
— Заряжай. Может, оно выйдет плохонькое и куцее, но мы купили эту проклятую штуку, поэтому давай ее запустим.
Помню, что было очень тихо. Лягушки еще не начали квакать, а бедные старые гагары, наверное, уже легли на ночь, а то и до конца лета. На берегу до сих пор было полно народу, который остался посмотреть, что же мы там наготовили, хотя большинство уже подалась в город, как будто фанаты со стадиона, когда их любимая команда продула и не имеет шансов попасть в высшую лигу. Я видел, что вереница габаритных огней тянется от озера и до Лейк-роуд, а потом выворачивает на трассу 119 и до Прэтти-бич, где люди выезжали на трассу 90, которая ведет к Честерз Милл.
Я решил, что если уж возьмусь за дело, то сделаю из него целый спектакль, а если не получится, то те зрители, что остались, могут смеяться, пока не лопнут. Я даже мог смириться с той проклятой трубой, потому что знал, что мне не придется слушать ее гудение на следующий год. А еще я устал и по лицу Ма видел, что она тоже. Даже ее сиськи как-то приуныли, повесили головы, может, потому, что она прошлой ночью сняла лифчик. Постоянно говорит, что он ей страшно мозолит.
Я сорвал кусок лоскутного одеяла, словно фокусник, исполняющий трюки, и открыл публике штуку, которую я купил за две тысячи долларов — мизерную часть от платы за все барахло Массимо — завернутую в промасленную бумагу, с коротким толстым фитилем, торчащим из неё.
Я указал на нее, затем указал на небо. Все три разодетые Массимо рассмеялись, и один дунул в трубу: «Уаaaа-аааа!»
Я поджег фитиль, и он начал искриться. Я схватил Ма и оттащил ее подальше, на случай если та долбанная штука решит взорваться прямо в пусковой установке. Фитиль догорел до бумаги и скрылся в ней. Та сраная коробка просто стояла на причале. Младший Массимо поднес свою трубу ко рту, но не успел он в нее дунуть, когда из-под бумаги повалило пламя, и она начала взлетать, сначала медленно, а затем быстрее, когда включились реактивные — думаю, это действительно были реактивные — двигатели.
Все выше и выше. Десять футов, двадцать, сорок. Потом я различал только маленький квадрат на фоне звезд. Та штука достигла пятидесяти футов, люди чуть шеи себе не вывернули, а потом взорвалась — так же, как на том видео, которое мне показывал Джонни «Светлый Путь» Паркер. Мы с Ма закричали от радости и стали хлопать в ладоши. Все хлопали. Массимо недоуменно стояли на своем пирсе, а может — с противоположного берега плохо видно, — даже пренебрежительно поглядывали на наш фейерверк. Такое впечатление, будто они думали: «Разрывная коробка? Что это к черту такое?»
Но БК4 только разогревался. Когда глаза привыкли к темноте, толпа ахнула от удивления, потому что бумага начала разлагаться и разворачиваться, а одновременно гореть всеми возможными и невозможными цветами. И проклятая штука превращалась в летающую тарелку. Она разворачивалась и разворачивалась, словно Бог открывал какой-то небесный зонтик, а когда развернулась, то стала метать во все стороны огненные шары. Каждая пуля взрывалась более мелкой, образуя над тарелкой нечто вроде радуги. Я знаю, вы оба смотрели видео с мобильных, наверное, все зрители с телефонами снимали себе ролики, которые потом непременно появятся на суде как вещественные доказательства. Но говорю вам, надо было видеть ту диковинку воочию, чтобы постичь ее красоту.
Ма вцепилась в мою руку.
— Как красиво, но я думала, что оно будет не больше восьми футов в диаметре. Не так ли говорил твой индейский друг?
Так и говорил, но штука, которую я выпустил на волю, была двадцать футов в диаметре и продолжала расти, пока не выбросила дюжину маленьких парашютов и не поплыла на них по небу, выпуская искры, фонтаны и световые бомбы. Скорее всего, она не переплюнула салют Массимо в целом, но точно была лучше, чем «Великолепная джонка». И понятно, ведь это был заключительный фейерверк. Люди всегда лучше помнят то, что они увидели последним, не так ли?