Ма немного располнела, фунтов до ста пятидесяти, а то и больше, и, скорее всего, виной тому было кофейное бренди, ибо не зря его зовут «бухло для жирной жопы». Она на это отвечала, что никогда не считала себя мисс Америкой или даже мисс Мэн. «Я всегда была аппетитной женщиной», — приговаривала Ма. А врач Стоун говорил, по крайней мере, пока Ма к нему ходила, что она умрет молодой, если не завяжет с «Алленом».
— Ты в шаге от сердечного приступа, Холли, — говорил врач, — или цирроза. У тебя уже и так диабет второго типа, неужели этого мало? Могу объяснить двумя буквами — тебе надо как следует протрезветь, а потом присоединиться к АА (Анонимным алкоголикам).
— Фух! — выдохнула она, когда приехала домой. — После такой встряски надо выпить. Не присоединишься ко мне, Алден?
Я ответил, что можно, поэтому мы, как всегда, вынесли свои складные стулья на причал и, пока любовались закатом солнца, успели круто нализаться. Не только мы так живем, бывает и хуже. Слушайте сюда: все равно мы все от чего-нибудь умрем, не так ли? Врачи постоянно об этом забывают, но Ма помнила.
— Скорее всего, проклятый поборник долголетия прав, — заметила она, когда мы брели к домику, это было уже после десяти, и комары кусали, как бешеные, хотя мы с ног до головы облились репеллентом. — Но я хотя бы буду знать, что перед смертью успела пожить. К тому же я не курю, а всем известно, что это хуже всего. Я не курю, поэтому проживу побольше, а ты, Алден? Что ты будешь делать, когда я умру, а деньги закончатся?
— Не знаю, но я непременно хочу увидеть Большой Каньон.
Она засмеялась, ткнула меня под ребра локтем:
— Молодец. С таким отношением к жизни у тебя никогда не будет язвы. А теперь пойдем спать.
Мы пошли в домик, и на следующий день проснулись около десяти, а в полдень начали лечить свое здоровье «Сломанным рулем». Я не так сильно волновался за Ма, как врач, потому что думал, что она слишком счастлива, чтобы рано умереть. Тем более, что она пережила доктора Стоуна, который как-то ночью разбился насмерть из-за пьяного водителя на Голубином мосту. Можете считать это иронией, трагедией или просто течением жизни — как заблагорассудится. Я не философ. Я просто рад, что с врачом не было его семьи. И надеюсь, что они получили хорошую страховку.
Ладно, это было вступление. Переходим к делу.
К Массимо. И этой сраной трубе, извините за мой французский.
Я назвал это Гонка вооружений Четвертого июля, и хотя мы как следует разогрелись только в 2013 году, на самом деле все началось на год раньше. Массимо жили прямо напротив нас, в большом белом доме с колоннами и газоном, который спускался до самого пляжа, покрытого чистым песком, а не гравием, как у нас. Вероятно, в том доме было не меньше дюжины комнат. А если считать с коттеджем для гостей, то и все двадцать. Они назвали это место Лагерем Двенадцати Сосен — из-за хвойных деревьев, которые окружали главную усадьбу.
Лагерь! Боже правый, это был настоящий особняк. С теннисным кортом, конечно же. А также с площадкой для бадминтона и лужайкой позади дома, на которой они бросали подковы. Они прибывали в конце июня и уезжали где-то на День труда, закрыв на зиму свой дворец. Такой здоровенный дом, а стоит пустой девять из двенадцати месяцев в году. Я просто не мог поверить. А Ма могла. Она говорила, что мы «случайные богачи», а Массимо — настоящие.
— Только деньги они заработали не честным путем, Алден, — говорила она, — и речь идет не о плантации конопли на участке с четверть акра. Всем известно, что Массимо имеют С-В-Я-З-И. — Она всегда так произносила это слово, отдельно каждую букву.
Предположительно, деньги у них водились от «Строительной компании Массимо». Я почитал о ней в Интернете, и все выглядело прилично и законно, но они итальянцы, а главный офис той фирмы располагался в Провиденсе, Род-Айленд, а вы ведь копы, и сами должны разбираться, что к чему. Как говорит Ма, если умножить два на два, то пять никогда не будет.
Только замечу, что когда они наезжали в этот большой белый дом, то занимали все комнаты. Даже коттедж для гостей. Бывало, Ма поглядывала на противоположный берег, здоровалась с ними, поднимая вверх бокал «Сомбреро» или же «Сломанного руля», и говорила о Массимо, что «толпой всегда дешевле».
Надо признать, они умели развлекаться. Устраивали пикники, бои на водных пистолетах, подростки гоняли на гидроциклах (детей было шестеро), окрашенных в такие яркие цвета, что было больно смотреть. Вечером они играли в регби, и иногда собиралось столько Массимо, что они образовывали две команды по одиннадцать человек, а когда темнело, и мяча не было видно, они заводили песни. Иногда начинали горланить так, обычно по-итальянски, что становилось ясно — они пропустили не одну рюмку.