Слухи были, как всегда, мрачными.
— Голод снова идёт. Всё подорожало.
— Король опять придумал новый налог. Теперь с каждого кузнечного удара платишь медяк!
— Рабочие часы увеличили. Теперь мы работаем двадцать часов в сутки!
— А если ты не сдох от усталости, начальство найдёт способ сделать это за тебя.
Разговоры стали жестче, голоса — злее.
— Ты слышал про восстание в шахте?
— Да, ха-ха-ха! Эти идиоты думали, что смогут победить с кирками против арбалетов и баллист! Ну-ну.
— А потом начальство заявило, что это были "террористы иностранного государства".
— Ну конечно. Как удобно.
Я молча слушал. Всё это пахло не просто копотью — пахло революцией. Или, точнее, ещё одним жестоким подавлением революции.
В этот момент какой-то гном закурил рядом со мной, и мне тут же стало плохо от запаха. Я завязал рот платком и повернулся к трактирщику.
— Вы тут и так вдыхаете угольную пыль, а теперь ещё и курите? Вы с ума сошли?
Гном посмотрел на меня с пустым, уставшим взглядом.
— Это хоть помогает не чувствовать вонь этого мира.
Я замолчал.
Потому что вдруг понял: у этих ребят даже мечт нет. У них нет будущего. У них есть только день, когда они не сдохли.
-
Монополии и гильотина для бедняков
Крепкий алкоголь? Только для аристократов.
Качественная еда? Только для аристократов.
Любая торговля? Полностью контролируется королём.
Никто не мог ввозить еду без разрешения правительства. Налоги на всё были чудовищными.
А теперь самое интересное.
— Знаешь, что будет, если у простого гнома найдут оружие?
Я нахмурился.
— Что?
— Казнят на месте.
— Простите, ЧТО?!
Гном рядом со мной хмыкнул.
— Да, чужак. Казнят. Потому что если у раба есть меч — он может не захотеть быть рабом.
Я судорожно начал думать, как свалить.
Да, у меня было золото. Но куда сваливать?
Я не знал.
Пока…
-
"Мы знали, что ты придёшь…"
Я почувствовал чью-то руку на своём плече.
Грубую. Грязную. Крепкую.
А потом тихий голос прозвучал у меня в ухе:
— Мы знали, что ты придёшь.
Весь мир сжался в точку.
Я не шевельнулся.
Мой мозг в тот момент превратился в кашу из вопросов.
Кто "мы"? Почему "знали"? К ЧЁМУ Я ПРИШЁЛ?!
Таверна шумела.
Никто не обращал на меня внимания.
Но гном сзади держал меня крепко.
Я медленно, очень медленно повернул голову.
Глаза у него были тёмные, как шахта. Борода — вся в копоти. А лицо… лицо усталое, но ожесточённое.
— Пойдём, чужак. — Он чуть сжал моё плечо. — Ты нам нужен.
Я выдохнул.
Чёрт.
Опять началось.
Глава 42. Грязный Пророк и Святая Алкашня
Я находился в огромной подземной церкви, скрытой в глубинах Железного Города. Стены, покрытые копотью, казались чем-то между храмом и складом контрабанды. В центре, возвышаясь как величественная реликвия, стоял огромный самогонный аппарат, собранный по моему чертежу. Латунные трубы, металлические баки, трубопроводы… Настоящий монумент пьянства и инженерной мысли.
Вокруг меня собралась толпа гномов, одетых в грязные рабочие куртки и чёрные балахоны, которые, по всей видимости, должны были выглядеть как культовые одеяния.
— Вот наш Грязный Пророк! — воскликнул их предводитель, дядя Тарун (старый, седой, с шрамом через всю лысую голову). — Он научил нас варить самогон! Он посланник высших богов пьянства! Он пришёл спасти нас!
Толпа взревела, крича в экстазе.
— О, великий Пророк, говори!
Священные вопросы алкашни
Гномы начали задавать вопросы, с таким рвением, что я заподозрил, что, если я отвечу неправильно, меня могут бросить в чан с брагой.
— Какой самогон лучший — разбавленный или чистый?
— Когда пить — до еды или после?
— Сбавлять градус — кощунство или разумное решение?
— После первой и второй перерывчик небольшой — это истина или ложь?
Я протёр лицо руками.
Ну и в какую же жопу меня занесло на этот раз?
Молитва Священному Самогонному Аппарату
Толпа опустилась на колени перед аппаратом, сложив руки в молитвенном жесте. Они начали декламировать:
"О Великий Самогонный Аппарат!
Ты, что превращает всё бренное,
Проводя сквозь огонь и медные трубы,
В нечто ценное!
Прими наши тела, закали в огне,
И роди из нас нечто большее,
Что приносит радость, как самогон!
Пусть наша жизнь будет крепка,
Как трёхперегонный напиток,
А дух наш — чист, как брага без сивухи!