Они меня не любят.
Но зато — запомнят.
Глава 12. Грязный святой
Баня. Десять монет — и рай на час
Когда я появился у дверей самой дорогой бани в Султанабаде, их вышибала посмотрел на меня так, будто увидел чумного крыса. Справедливо. После месяцев дороги, гоблинов, поля битвы, крови и песка я пах, как дохлый дракон, которого неделю жевали варги, а потом забыли в подвале.
— Нам нельзя вас впускать, — сказал вышибала с выражением искреннего страха.
Высокий, плечистый, кожа цвета обожжённой глины, с шрамом через всю бритую голову. Охранник высшего класса, если забыть, что он выглядит так, будто может сломать человека одним взглядом.
— Можно, — отвечаю я и вытаскиваю кошель.
Позвякивание десяти золотых монет действует на него лучше, чем мантры священников.
— Конечно, можно, — сразу соглашается он, распахивая двери, будто я великий султан.
Я шагаю внутрь.
Тёплый пар, аромат масел, смех богатых бездельников и ленивое плескание воды. Девушки-банщицы с телами, отточенными, как произведения искусства, плавно двигаются между посетителями, разливая душистую воду и натирая гостей благовониями.
Меня встречает управляющий — мужчина с редеющими волосами и хитрыми глазками.
— Добро пожаловать в баню "Золотые облака"! Чистота, покой и наслаждение… — его речь сбивается, когда он оглядывает меня с ног до головы. — О-о-о…
— Да, я в курсе, — вздыхаю я.
— О, нет, нет, всё будет в лучшем виде! — он тут же берёт себя в руки, уже прикидывая, сколько ещё монет можно из меня вытрясти.
Я хлопаю в ладони:
— Десять золотых — и пусть меня отмоют, побреют, но бороду не трогают. Одуванчика тоже вычистите и подстрижёте. А телегу отмойте, чтобы от неё не пахло мёртвыми.
Он тут же поворачивается к служанкам:
— Всем вон! Работы много!
Через минуту ко мне подлетают два работника с щётками и вёдрами, меня запихивают в горячую воду, растирают мылом, тёрками и даже песком.
— Да это не человек! — ворчит один, здоровяк с руками, как молоты. — Это какой-то проклятый чёрный слой!
— Эй! — шиплю я. — Полегче, а то сотрусь до костей.
— Если ты под этой грязью не скелет, я удивлюсь, — отвечает второй, пожилой, но с такой сноровкой, будто моет королей всю жизнь.
Меня трут, бреют голову, массируют. С Одуванчиком вообще отдельная история — его отмывают четверо работников, и когда он выходит, похожий на огромный пушистый чёрный шар, я ржу так, что мне предлагают сделать ещё одну баню бесплатно — лишь бы я не пугал гостей своим хохотом.
Глава 13. Грязный святой идёт в бордель
Когда ты приносишь в бордель месячный доход всех его работников — ты становишься не просто гостем, а чертовым мессией.
Я снимаю весь бордель на месяц.
Девушки визжат от радости. Работницы отдыхают, потому что это значит — никто из них не будет терпеть ни пьяных мерзавцев, ни потных стариков, ни дышащих чесноком купцов, ни буйных воинов.
А я просто отдыхаю.
Покой. Сон. Массаж. И, разумеется, интим.
Вы бы знали, что делает благодарная проститутка, когда ты даришь ей месяц отдыха…
— Ты знаешь, что ты святой? — спрашивает меня одна, по имени Ясмина, когда мы лежим на шёлковых подушках.
— Святой? — хмыкаю я.
— Грязный святой, — поправляет другая, гибкая, с голосом, как мёд. — Снаружи ты подонок, но то, что ты сделал, — такого тут никто не делал.
— Ага, — лениво отвечаю я.
— Почему? — спрашивает третья, молоденькая, но уже мудрая.
Я смотрю в потолок.
— Потому что выгодно. Благодарные люди — полезные люди.
Они переглядываются. Кто-то хихикает.
— Вот крыса!
— Но приятная крыса!
— Да! Святая крыса!
Так я получил ещё одно имя.
Глава 14. Рынок рабов и грязное золото
Рынок рабов — место, где умирает надежда.
Запах грязи, плоти, пота и отчаяния. Мужчины с пустыми глазами, женщины с опущенными головами, дети, сжимающие руки матерей.
— Купи сильного работника!
— Девственница! Идеальна для всего!
— Боец! Воины гладиаторов!
Я брезгливо морщусь.
Затем достаю золото.
Не для развлечения, не из милосердия.
Я выбираю тех, кто попал сюда по злой судьбе. Беженцы. Долговые рабы. Попавшие в ловушку.
Я раздаю их свободу.
Когда я ухожу, половина трущоб уже знает о "Грязном святом".
Я сажусь в телегу.
Одуванчик урчит.
В борделе меня ждёт мягкая постель.
В трущобах люди шепчутся.