И кто-то, в дальнем переулке, говорит:
— Этот человек… безумец.
Глава 15. Из грязи в кости
Месяц в борделе прошёл как в тумане: девушки пели, пировали и хихикали, трущобы шептались о "Грязном святом", а я наконец-то расслабился. Но расслабление — это роскошь, которую может позволить себе только человек с деньгами. А у меня их больше не было.
Остались лишь воспоминания, да пара сушёных голов эльфов и каких-то орочьих вождей, что я прихватил с прошлого поля боя. Драгоценный товар, но слишком специфический. Кто купит такие вещи?
Правильно. Некроманты.
А именно — мадам Морана.
Мадам Морана… Никто не знает, кто она была при жизни. Некоторые шепчут, что она эльфийка, другие — что человек, перешедший грань между смертью и вечностью. Но все сходятся в одном: она невероятно красива и смертельно опасна. И, главное, платит хорошо.
Но чтобы попасть к ней, мне нужно покинуть Султанабад.
Трущобы и прощание с борделем
Я прохожу по трущобам — те, кого я выкупил из рабства, уже обжились. Кто-то открыл небольшие лавки, кто-то нанялся в караваны, а кто-то просто начал жить, не опасаясь кнута над спиной.
Один из них, толстый мясник с рубленым лицом, останавливает меня:
— Ты уезжаешь, грязный святой?
— Ага.
Он молчит, затем подаёт мне свёрток.
— Колбаса. Настоящая, не та дрянь, что продают на базаре.
Я принимаю, киваю.
— Спасибо.
Иду дальше.
Перед борделем меня встречает Ясмина.
— Ты правда уезжаешь?
— Правда.
Она усмехается, скрещивает руки.
— Поверить не могу, что говорю это, но… нам будет не хватать тебя.
— Конечно, будет, — ухмыляюсь я.
Она шлёпает меня по плечу.
— Держи.
Протягивает небольшой флакон.
— Что это?
— Аромат "Желание султана". Очень дорогой. Намазываешь — и любая женщина будет без ума от тебя.
— Так зачем мне это, если меня и так все хотят?
— Ну, на всякий случай, — хихикает она.
Я прячу флакон.
Прощай, бордель.
Рынок рабов и последнее милосердие
Рынок рабов гудит, как улей. Купцы кричат, цепи звенят, запах пота и крови висит в воздухе.
Я иду мимо, но останавливаюсь у одной клетки.
Там сидит мальчишка. Грязный, с глазами волчонка.
— Сколько? — спрашиваю продавца.
— Для тебя? Две серебряные.
Я бросаю деньги, отпускаю парня.
— Что теперь? — спрашивает он.
— Живи.
Он исчезает в толпе.
Мне не нужны благодарные дети. Мне нужны благодарные взрослые.
Ворота и капитан Жопастый Абу
У ворот, как всегда, суета.
И, разумеется, посреди неё, как паук в паутине, сидит капитан Жопастый Абу.
— Ну-ну, кого я вижу, — усмехается он. — Самого вонючего бродягу, который когда-либо проходил через мои ворота.
Я машу рукой, уже заранее обвесившись сушёными головами.
— Пропустишь или хочешь, чтобы я здесь встал и начал рассказывать, как мы с тобой в молодости проиграли весь кошель в "Пьяном скорпионе"?
Абу морщится.
— Ты и тогда был поганым засранцем.
— И ты меня любишь.
Я вытягиваю небольшой мешочек с деньгами.
Абу берёт, взвешивает в руке.
— Тебя снова ждать?
— Если выживу.
Он хлопает в ладони.
— Пропустить!
И вот, я за воротами.
Пустыня и дорога в Некрополис
Песок под ногами, ветер в лицо, а впереди — долгий путь.
Некрополис далеко.
Но меня там ждёт мадам Морана.
А значит, меня ждут деньги.
И, возможно, что-то гораздо хуже.
Продолжение следует…
Глава 16. Вода дороже золота
Пустыня.
Песок, песок, ещё раз песок.
Чёртова жара.
Чёрт бы побрал тех, кто решил поселиться в самом сердце этой выжженной богами земли. Хотя… я догадываюсь. Здесь хотя бы не сгниёшь.
Я, Одуванчик и медный таз, полный до краёв водой.
Пот льётся градом, одежда липнет к телу. Вокруг ничего, кроме раскалённых дюн и редких клочьев высохшей травы.
И вдруг — вдали что-то блестит.
Караван.
Ну, если точнее, то останки каравана. Разбитая повозка, несколько лошадей, стоящих без движения, будто уже смирившихся с судьбой, и группа людей.
Небольшая, но колоритная.
Я щурюсь.
Кто в беде?
Четверо.
Первый — мужчина, лет тридцати, с холёной кожей и осанкой, как будто его спину держат невидимые слуги. Белоснежные одежды, золотые украшения, волосы — будто вымыты каждый день. Даже в пустыне он ухитряется выглядеть так, словно вышел с королевского приёма.
Второй — его телохранитель. Высокий, крепкий, с лицом человека, который слишком много раз убивал и теперь делает это лениво, без азарта. Он стоит чуть в стороне, руки на рукояти меча, взгляд тяжёлый, как груз.