– Но ты же женился на этом, папа. Это совсем другое дело.
В глазах Питера Майк мог без труда прочитать, какую боль он причинил отцу. Мальчик быстро поправился, говоря, что ничего такого в виду не имел и что двадцать лет назад все было «по-другому». Но оба понимали, что Майк прав. И в конце концов он отправился в Эндовер, а теперь, подобно дедушке, готовился к поступлению в Принстон. Пол тоже учился в Эндовере, и только Патрик, самый младший, поговаривал о том, чтобы доучиваться дома или поехать в Экзетер, – только для того, чтобы не повторять путь своих братьев. На раздумья у него оставался еще год, и периодически он изъявлял желание учиться в интернате в Калифорнии. Питер хотел что-то изменить в этой ситуации, но понимал, что не может ничего поделать. Оканчивать школу вне дома было традицией Донованов, и тут нечего было обсуждать. Даже Кейт, несмотря на свою близость к отцу, училась у мисс Портер. Питер бы предпочел, чтобы дети были дома, но в принципе, по его словам, это была небольшая жертва – он не общался с ними в течение нескольких месяцев в году, зато они получали великолепное образование. Никаких возражений тут быть не могло, и Фрэнк говорил, что они завязывают там важные знакомства, которые пригодятся им в течение всей их жизни. С этим было трудно спорить, да Питер и не пытался. Но когда сыновья ежегодно разъезжались кто куда, ему было очень одиноко. Кэти и мальчики – вот все, что у него было. И он все еще очень тосковал по Мюриэл и родителям, хотя никогда и не признавался в этом Кэти.
За эти годы жизнь Питера заметно изменилась. Он стал важным человеком, сделал блестящую карьеру. Со временем они переехали в более просторный дом в Гринвиче, который Питер приобрел уже на свои деньги. На этот раз проблемы принятия подарка от Фрэнка даже не стояло. Это был красивый дом с участком в шесть акров, и хотя жизнь в городе иногда казалась Питеру очень привлекательной, он знал, насколько важно для его жены оставаться там, где она родилась. Кейт провела в Гринвиче всю свою жизнь. Здесь были ее друзья, хорошая начальная школа для детей, комитеты, которые отнимали у нее столько времени, и ее отец. Ей нравилось жить поблизости от него. Кейт по-прежнему присматривала за его домом, а по выходным они с Питером часто приходили к нему, чтобы обсудить семейные дела, бизнес или просто поиграть в теннис. Кэти достаточно часто виделась с отцом.
Летом они ездили отдыхать в одно и то же место – Мартас-Виньярд, где у Фрэнка уже много лет было внушительных размеров поместье. Дом Хаскеллов был гораздо меньше, но Питеру пришлось согласиться с Кейт, что это прекрасное место отдыха для детей, да и ему самому там тоже очень нравилось. Как только он смог себе позволить купить там дачу, он убедил жену отказаться от коттеджа на участке отца и приобрел уютный домик всего в нескольких минутах ходьбы от жилища Фрэнка. Потом Питер построил для сыновей маленький летний домик, где они могли принимать своих друзей, что они с удовольствием и делали. В течение многих лет Питер и Кейт были окружены детьми, особенно во время летнего отдыха. В их доме постоянно вертелись пять-шесть мальчишек, помимо их собственных сыновей. Они вели налаженную и легкую жизнь, и, несмотря на компромиссы по поводу выбора места жительства и обучения детей, к которым его время от времени принуждала жена, Питер знал, что он ни разу не принес в жертву свой принцип цельности. Что же касалось бизнеса, Фрэнк дал ему полный карт-бланш. Питер так и выстреливал из себя блестящие идеи, которые помогали улучшить дела фирмы. С его помощью компания разрослась до пределов, о которых Фрэнк не мог даже мечтать. Предложения Питера были воистину бесценными, решения – твердыми, но надежными. Фрэнк прекрасно сознавал, что делает, и когда только вводил его в компанию, и когда в возрасте тридцати семи лет сделал его президентом «Уилсон-Донован». И с самого начала своей деятельности на новом посту Питер управлял компанией мастерски. С того момента прошло уже семь лет, из которых четыре было потрачено на разработку «Викотека» – исключительно дорогого проекта. Но игра, безусловно, стоила свеч. Для Питера это было нечто вроде четвертого ребенка, он сам принял решение о финансировании научных изысканий и убедил Фрэнка поддержать его. Требовалось огромное вложение капитала, которое сможет окупиться только через много лет; тем не менее оба они были согласны с" тем, что дело стоит таких затрат. А для Питера это было особенно важно и по другой причине. «Викотек» должен был стать кульминацией мечты всей его жизни – помочь человечеству, сочетая гуманизм с выгодой и деловой хваткой. В память о своей матери и Мюриэл Питер хотел, чтобы «Викотек» был запущен в производство как можно быстрее. Если бы этот препарат был им доступен, можно было бы спасти – или хотя бы продлить – их жизни. А теперь он хотел спасти им подобных – тех, кому еще можно было помочь. Людей, живущих на фермах и в деревнях, или даже городских жителей – тех, кто из-за бедности и других обстоятельств не мог позволить себе дорогостоящего лечения.
Сидя в такси, Питер в который раз погрузился в размышления на эту тему и сразу вспомнил те встречи, которые он уже провел в Европе. Сознание того, как близко воплощение его мечты, было ему наградой. И когда на горизонте появился стремительно приближающийся Париж, ему, как обычно, стало жаль,, что Кэти не поехала с ним.
Париж казался Питеру безупречным городом. У него всегда перехватывало дыхание, когда он оказывался здесь. В столице Франции было нечто такое, что заставляло его сердце бешено колотиться. В первый раз он приехал сюда по делам фирмы пятнадцать лет назад, и тогда ему показалось, что он словно попал на другую планету. Один, в незнакомом городе, во время национального праздника… Питер прекрасно помнил, как он ехал по Елисейским полям по направлению к Триумфальной арке, над которой гордо и величественно развевался французский флаг. Он остановил машину, вышел и вдруг со смущением осознал, что плачет.
Кэти всегда посмеивалась над ним, говоря, что в прошлой жизни он, наверное, был французом, раз так любит Париж. Это место значило для него очень много, хотя он никогда и не понимал почему. В нем было нечто невероятно красивое и властное. Здесь его всегда сопровождала удача. И Питер знал, что и на этот раз все повторится. Несмотря на свойственную Полю-Луи Сушару неразговорчивость, он понимал, что его завтрашняя встреча с французским коллегой будет триумфальной – как арка на Елисейских полях.
Такси пробиралось через дневную пробку, и Питер провожал взглядом знакомые достопримечательности – Дом инвалидов, «Гранд-Опера», Вандомскую площадь. Ему казалось, что он приехал домой. Посередине площади стояла статуя Наполеона; немного воображения – и можно было без труда представить себе сидящих в экипажах французских аристократов в белых париках и атласных штанах, окруженных гарцующими стражниками в мундирах. Питер улыбнулся этой несколько абсурдной картинке, и тут такси затормозило перед отелем «Ритц», и швейцар подбежал к нему, чтобы открыть дверь. Он узнал Питера – так же, впрочем, как он «узнавал» всех приезжающих – и, пока тот расплачивался с таксистом, сделал знак носильщику взять единственный чемодан Питера.
Фасад «Ритца» был на удивление скромным; распознать отель можно было только по маленькому тенту, который выглядел точно так же, как тенты разбросанных тут и там магазинчиков. Сверкающие витрины «Шомэ» и «Бушерона» были совсем рядом, до «Шанель» было рукой подать, так же как и до «Дж. А. Р.», ювелирной фирмы, названной так в честь основателя – Джоэля А. Розенталя. Но одним из самых важных элементов Вандомской площади был отель «Ритц», и Питер всегда говорил, что ничто в мире не могло с ним сравниться. Воплощение декадентской роскоши, отель предлагал своим постояльцам неограниченные удобства. Питер всегда чувствовал себя немного виноватым из-за того, что останавливался здесь в своих деловых поездках, но за много лет он привязался к этому месту настолько сильно, что и подумать не мог о другом отеле. В конце концов, имел же он право допустить элемент фантазии в свою жизнь, во всем остальном абсолютно сознательную и подчиненную строгому порядку? Питер любил его утонченность и элегантность, изысканно обставленные комнаты, роскошь парчовой обшивки на стенах, изумительные камины в антикварном стиле. И стоило ему вступить под своды отеля, как он почувствовал знакомую волну восхищения.