Дверь ему открыл Арно, и рука Алексея Петровича как-то легко и естественно, чисто отечески, потрепала светлую головенку мальчугана, тот не удивился, не отстранился и сам вроде бы прижался к Алексею Петровичу, на секунду, не больше...
— Когда придет мама?
— Не знаю. Она уехала к бабушке.
— Тогда давай хозяйничать сами. Помочь тебе, или сам вымоешь?
— А сколько можно мыть?
— Да все, что здесь: это вам с мамой.
— Вы тоже будете есть?
— Ну, наверно...
— Тогда лучше, если вы поможете.
Потом они переложили пахнущий свежестью, блестящий влагой виноград в огромное фарфоровое блюдо, которое Алексей Петрович с великими предосторожностями извлек из серванта, и, уютно устроившись на тахте, принялись уписывать сладкие, тугие, крупные ягоды, и Алексей Петрович старательно подкладывал мальчику самые сочные грозди. Наконец Арно вздохнул, надул щеки и сказал:
— Спасибо. Достаточно. Я так объелся, что могу лопнуть. — И с сожалением добавил: — А сколько еще много осталось...
Алексей Петрович глянул на часы — неписаное правило этикета требовало, чтобы к одиннадцати вечера офицеры в воскресные дни возвращались в комендатуру. Жаль, что Карин так задерживается. Если она еще час не придет... Но уходить не хотелось, и Арно, словно уловив это, предложил игру:
— У меня есть электрическая железная дорога. Только мама без нее не разрешает... Но вы ведь тоже взрослый... Будем играть? — И, доставая игру из шкафа, заверил: — Мы осторожно, чтобы не сломать.
Они расположились прямо на ковре, смонтировали игрушечные пути, стрелки, подключили трансформатор, установили электровозик и платформы. Алексей Петрович снял пиджак, повесил его на спинку стула и сел на ковер. Он совсем не думал, что эта игра не к лицу ему, взрослому сорокалетнему мужчине. Ему было интересно наблюдать за Арно. Мальчуган теперь совсем освоился, говорил ему «онкель» — дядя, командовал, когда какую стрелку переводить, сам же с увлечением работал трансформатором, гонял состав, разгружал платформы и снова грузил их, вслух комментировал свою работу — хвалил и ругал себя, гудел за электровоз, свистел за дежурных по вокзалам... Игра была в самом разгаре, когда явилась Карин. Арно все же струхнул и забыл отключить трансформатор — состав, проскочив стрелку, пошел мимо станции.
Алексей Петрович встал, протянул руки, и Карин, ласково улыбаясь, вошла в его объятия. Не отпуская ее, Алексей Петрович сказал:
— Не ругай мальчика. Я позволил ему взять игру.
Карин прижалась плечом к его груди, тут же отстранилась.
— С чего ты взял, что я стану его бранить? Вы молодцы: я ехала и беспокоилась, что-то он тут один поделывает?
Арно, сообразив, что все обошлось, тут же подошел, Алексей Петрович подхватил его на руки, и Арно, обняв сразу обоих, радостно сообщил:
— Мама, мы ели виноград — вот такой большой и такой вкусный! Мы тебе тоже оставили, но если тебе будет много, мы поможем. Правда, онкель Алексис?
...А у «дяди» сейчас такое в душе творилось, словно и не сорок ему, словно первый раз в жизни женщину обнял, дорогую, единственную, недосягаемую, — и ничего он не ответил, голос прервался, только кивнул...