Забежав в культурный центр все стали делиться своими ощущениями. Запыхавшиеся, с розовыми щеками, мокрые с головы до ног, но такие счастливые, сбегали в тепло нижних этажей, чтобы с головой окунуться в репетиции.
— Мне кажется, что у меня даже трусы мокрые, — доверительно поделился с ней Руслан. Глаза его горели, румянец делал еще более обаятельным, по щекам с волос текли струи, и даже с ресниц слетела пара капелек. Яра посмеялась и потрепала по волосам. Он выглядел очень расслабленным, отвлеченным и для этого ему потребовалось лишь вспомнить свои старые увлечения.
— Надо срочно переодеваться, иначе заболеем.
Она на ходу сняла пиджак, а Руслан расслабил галстук и расстегнул верхние пуговицы до груди, открывая конец татуировки, которая начиналась на шее.
Ярослава затормозила раньше, чем мозг успел обработать информацию. Холодные капли стекали с ее волос и лица, закатывались под рубашку, но мурашки и дрожь в теле вызывали отнюдь не они.
Она увидела Юру. Он сидел расслабленный и улыбался девушке. И эта улыбка была предназначена только ей. Такая теплая и искренняя. Всплыли воспоминания, как он улыбнулся в новогоднюю ночь впервые за пять дней. Тогда она поймала эйфорию от того, что этот хмурый парень, с раненной душой и выстроенной стеной, потеплел к ней. Его пальцы нежно провели по спине незнакомки, и у нее возникли фантомные ощущения, как он расстегивал на ней вечернее платье.
Яра глубоко вдохнула, пытаясь вернуть себе ощущение реальности, но вместе с вдохом в ней проснулась обида.
Она оставила ему записку: номер телефона и адрес. Просила ей перезвонить. Открыла ему свое сердце, разрешила к нему притронуться. Но Юра не позвонил, не написал, ничего не предпринял. Разбил ее маленький мирок, заставил сомневаться в себе, поэтому предпочла тщательно это скрыть ото всех, а заодно и постоянные мысли о нем. Ярослава настолько старалась убедить себя в том, что это не влюбленность, что наконец сама в это поверила, а затем и вбила себе в голову, что теперь больше с ним никогда не встретится. Мир ведь… он большой.
Но вся эта сцена… В душе что-то надломилось. Кажется, это был тот самый прутик, что сдерживал волну обиды. Она, словно издалека, услышала голос Руслана:
— Яр, ты чего застыла? Я пойду, схожу за чем-нибудь горячим. Тебе кофе или чай?
Ярослава облизнула губы, на которых все еще оставалась влага.
БЕГИ! — требовал разум. — ЕЩЕ НЕ ПОЗДНО СКРЫТЬСЯ!
Только сейчас она заметила рядом с ним Германа и Савелия. Последний что-то объяснял рядом сидящей светленькой девушке. Он еще не увидел ее, в отличие от Германа. Тот уставился во все глаза, лицо его вытянулось от удивления, и она подумала, что это, скорее всего, отражение ее собственных эмоций. Оба не знали, как реагировать, но отступать было некуда. Яра вступит в игру, собственно, как и Герман. От нее не укрылось, как он украдкой толкнул Савелия.
Она опередит.
Натянув свою милую лучезарную улыбочку, Ярослава шагнула к нему навстречу и произнесла:
— Кого я вижу! Даа, потаскала вас жизнь, зайчики!
Глава 2.2
ОНА.
Ее имя стучало в висках, отгоняя прочь другие мысли.
Дождевая вода стекала прямо по ее коже.
Вот она облизала губки, накрашенные красной помадой.
Блузка мокрая настолько сильно, что прилипла к телу и теперь просвечивала каждый сантиметр кожи, обтекая шикарные формы и плоский животик.
Казалось, все его рецепторы заискрились, словно оголенные провода.
Его руки были на ее талии, вели в комнату, расстегивали платье, согревали в том холодном коридоре.
И суровая реальность обрушилось на него, как грозовое небо.
Ярослава на него не посмотрела.
Юра соврал бы, если бы сказал, что Савелий был не прав. Воронцова зацепила его: ему нравились ее улыбка, смех, эмоции, которые отражались на лице, а еще то, что в ту новогоднюю ночь он почувствовал себя живым, находясь рядом с ней.
Герман встал к ней навстречу, раскрывая свои объятья. Она радостно прильнула к нему. За ним подошел Савелий.
— Осторожно, ты меня сейчас задушишь! — шутливо она постучала по его плечам, намекая на то, чтобы он перестал ее обнимать.
Ася настороженно осматривала Яру, будто чувствуя исходящую от нее опасность. Юра подумал, что сейчас единственная опасность исходила от него, потому что удивление, смешанное с недоумением, устроили мозговой штурм, а тело отказывалось что-либо предпринимать.