Июль. Я застрелю лейтенанта, потому что он систематически унижает меня, ежедневно переходит границы, физическое и моральное страдание приносит, переступает, играет в классики. Я стреляю в лейтенанта под гимн Российской Федерации во время поднятия флага. Я целюсь в его затылок и стреляю, поднимаю руку, снимаю предохранитель, стреляю. Потом меня в сушилке бьют остальные лейтенанты. Они смотрели, как я целился в него, спускал по воздуху спусковой крючок. Лейтенанты говорят лейтенанту, что я расстреливал его из воздушного АКМ. Лейтенант говорит, что холодно, что нужно еще больше тепла. Я отжимаюсь быстрее, я отжимаюсь в бушлате. Ему холодно, он раздевается, я отжимаюсь еще быстрее. Рядом со мной отжимаются еще трое. Они через пять минут становятся не нужны. Они уходят к другим лейтенантам. Я заливаю пол потом. Лейтенант садится на меня. Лейтенант сегодня подает на развод.
Через неделю я выхожу из строя раньше на два дня. Навсегда. Я сдавал кровь как донор. За это положено два дня отпуска. Мне дают увольнение на двое суток раньше. Я уволен в запас. Я солдат Вооруженных сил Российской Федерации в запасе.
Я не застрелил лейтенанта.
Лейтенант позвонил мне, когда я уже уехал. Лейтенант не знал, что я покинул расположение части. Лейтенант искал меня. Лейтенант говорит, что мы увидимся. Лейтенант говорит, что прощаться нужно.
Мне 27 лет.
Перед опусканием гроба с телом покойного в могилу открывается траурный митинг. После окончания траурного митинга военный оркестр (сигналист-барабанщик) исполняет траурную музыку (траурный марш). При опускании гроба Государственный флаг Российской Федерации склоняется, почетный эскорт отдает те же почести покойному, что и при выносе гроба (статья 392 настоящего Устава). Назначенное из состава почетного эскорта подразделение производит салют тремя залпами холостыми патронами, причем, если в строю рота, стреляет один взвод, если в строю взвод или отделение, стреляет все подразделение. В отдельных случаях по особому указанию может производиться артиллерийский салют. С первым залпом салюта военный оркестр (сигналист-барабанщик) начинает исполнять «Коль славен». Часовые снимаются по окончании игры военного оркестра (боя сигналиста-барабанщика).
Месяц я возвращаюсь домой в разных электричках. Каждый день меняю вагоны и избавляюсь от запаха себя. Остаюсь на ночь у кого-то, кто был знаком со мной год назад. Они готовят ужин и просят лечь рядом в постель. Я становлюсь на воинский учет. Снимаю лампочки из всех открытых подъездов, разбиваю их. Сдаю в ломбард обручальное кольцо из прошлой жизни, отказываюсь от всех, кого знал год назад. Не устраиваюсь на работу. Возвращаюсь в военкомат, хочу сказать, что готов поехать в Чечню. Я никогда не был в Чечне.
Не говорю ничего. Каждое утро не говорю ничего. Не разбираю дороги и нарушаю границы, когда разбиваю кому-то лицо, лица, еще лица. Мое лицо, его разбивают пятеро. Забирают все документы, и я остаюсь неизвестным жителем города Москва, который идет в паспортный стол и говорит, что у него нет документов, чтобы дальше жить, и ему надо восстановить документы, чтобы дальше жить, у него только ксерокопия старого паспорта который недействителен, потому что это копия старого паспорта, после которого было еще два паспорта, и уже в разных местах говорили, что это копия чужого человека.
В паспортном столе мне отвечают, что нужно свидетельство о рождении, а его тоже нет, потому что оно давно сгорело или потерялось, потому что не нужно, а дома в какой-то момент принято было все сжигать или закладывать, поэтому его местоположение неизвестно. Направляют в ЗАГС. Там говорят: «Говори имя, фамилию отчество и адрес». Я называю. Меня находят. Мне верят на слово, что я — это я, а не кто-нибудь другой, который решил просто назвать имя, фамилию и отчество. Плачу штраф. Мне делают повторное свидетельство о рождении. Я выхожу из ЗАГСа. Я делаю неправильно. Я назвал имя, надо было назвать другое, тысячу других, прикинуться другим, потому что по этому имени уже нет смысла жить — оно осталось на дорогах, и больше смысла нет. А если возвращаться на эти места, то опять идти по тем же дорогам, а я больше не хочу, я хочу успокоиться и больше не возвращаться, а мне снова говорят, чтобы шел своей дорогой.
Я иду. У меня в квартире живут чужие люди. Чужие люди пришли, когда я ушел служить. Чужие люди снимают у меня квартиру. Я никогда их не знал. Этих людей привел риэлтор, который сказал, что «выгодно, пока тебя не будет, целый год квартира не будет простаивать, и тебе будут деньги идти». Деньги ушли на восстановление себя. Я буду жить с ними несколько месяцев, потому что они платят. Я много места не занимаю. Они тоже.