– Господа, потрудитесь дать объяснения!
Дорон даже не пошевелился, поскольку чутьем опытного интригана понял, что ситуация может оказаться для него либо смертельной, либо выигрышной, но и в том, и в другом случае она не зависела от него. Надо было ждать развития событий, а уже потом решать: либо спасаться, либо выходить на сцену в качестве исполнителя главной роли. Дорон, закусив губу, бросил взгляд на Воннела, как бы призывая его выкручиваться из нелепого положения самому.
Воннел так же быстро вспотел, как и высох.
– Присядьте, господин президент, – сказал он, чувствуя себя сапером, дотронувшимся до взрывателя мины. – Пожалуйста, присядьте.
Курс был дан– Воннел определил отношение к появившемуся президенту, и теперь он мог передать штурвал тем, кто должен был вести корабль дальше. Если бы министр внутренних дел, сардонически улыбнувшись, воскликнул: «Что-о-о? Объяснение?! Давать тебе, пятому дубликату, отштампованному из воздуха, нулю без палочки, пятой спице в колеснице, объяснение?! Много вас тут!..» – то, возможно, члены Совета в две секунды вышвырнули бы самозванца за шиворот из Круглого зала.
Теперь же им пришлось на какое-то время признать в президенте президента и продолжить начатую игру.
– Прошу вас. – Будущее любезно указало на пустующее рядом с собой кресло. – Сейчас мы вам все объясним, но прежде я прошу принять наши извинения за то, что мы оказались в вашем доме без вашего разрешения.
Декорум был соблюден, хотя все, в том числе и президент, отлично понимали, что никаких разрешений на сбор члены Совета ни от кого не требуют и что не только дом, но даже кресло, в которое президент сел, ему не принадлежат.
– Генерал, – после некоторой паузы сказала Сталь, – вы умеете считать до пяти?
Дорон промолчал, не дрогнув ни единым мускулом, хотя можно себе представить, что было бы, если бы он вдруг ответил: «Виноват, господа, не умею!»
– Вы нас сознательно вводили в заблуждение или сами ничего не знаете? – резко спросили Ракеты, поправляя галстук.
– Я могу проверить, господа, в чем дело, – сказал наконец Дорон и сделал попытку шагнуть к выходу из зала.
Но из десяти членов Совета восемь, способных стоять без посторонней помощи, мгновенно встали, как будто их пронзило током.
– Дорон! – проревела Сталь, выплевывая изжеванную сигару прямо на пол.– Вы никуда не уйдете отсюда!
Воннел при этих словах уже готов был прикоснуться к пуговице своего костюма, чтобы срочно вызвать необходимых для такого случая людей. Но все обошлось. Дорон лишь качнулся, не двигаясь с места, и вновь застыл, слегка пожав плечами.
Президент, наблюдавший всю эту странную сцену, мучительно пытался хоть что-то понять.
– Господа, – сказал он наконец, – я все же хотел бы знать…
– Одну минуту, – довольно бесцеремонно перебили его Ракеты. – Генерал, у вас есть язык? Я уж не спрашиваю, есть ли у вас голова и насколько дорога она вам.
Дорон неожиданно улыбнулся – это была его давняя привычка прикрывать мушкетерской улыбкой бурю, происходящую в душе, – и презрительным взглядом смерил самого молодого члена Совета.
– Между прочим,– сказал он с деланным спокойствием,– ваши головы, господа, тоже мне дороги.
Это была неслыханная дерзость, но генерал уже не давал никому опомниться:
– Мне известно, что на каждого из вас профессором Миллером заготовлена матрица, и я не уверен, что в эту минуту он не приступает к осуществлению своей программы.
Дорон откровенно переходил в наступление, решив, вероятно, что терять ему уже нечего.
– Своей программы? – сказала Сталь, сделав упор на слово «своей». – Или вашей, генерал?
Дорон предпочел пропустить этот вопрос мимо ушей, как и все последующие:
– Вы знали, что их пятеро?
– Где сейчас Миллер? Вам известно его местонахождение?
– Это ваш заговор, генерал?
– Вы с ним заодно?
Вопросы сыпались со всех сторон, и, когда наступила пауза, вновь раздался голос президента:
– Господа, я все же не понимаю, что случилось?
– В стране сейчас пять одинаковых президентов, – сказал Дорон. – Вы продублированы профессором Миллером. Ваши…
– То есть как?! – простонал президент, чуть не лишаясь чувств.
Но Дорон, не меняя тональности, продолжал:
– Ваши двойники находятся здесь же, в соседнем зале, и вам, президент, есть смысл отправиться к ним и не мешать нам наводить порядок в стране.
Когда Дорон сказал «нам», члены Совета сделали движение, какое обычно делают театральные зрители после открытия занавеса, когда каждый в последний раз пытается найти себе удобную точку для обзора.
Воннел молча подошел к президенту, тот молча встал и, шлепая тапочками по паркету, медленно вышел из зала. Через минуту, вернувшись, министр внутренних дел уже увидел Дорона сидящим за круглым столом в том единственном пустующем кресле, где только что сидел президент.
Но «круглого стола» явно не получалось. На одной стороне его были члены Совета, на другой – Дорон. Это можно было определить хотя бы по взглядам, которые они дарили друг другу.
Дорон отлично понимал, что в любой войне с могущественными финансистами он немедленно проиграет, как, впрочем, проиграет и в мире с ними. И потому он сказал:
– Господа, прошу прощения за то, что я так решительно вмешался в события. Я человек военный, а не штатский. Прошу также поверить мне, что я намерен действовать в наших общих интересах. Вы спрашивали меня, где сейчас Миллер. Отвечаю: в данный момент будем считать, что его местонахождение мне неизвестно…–(Дорон вдруг перехватил взгляд Прогнозиста будущего, недвусмысленно обращенный к Воннелу.) «Пора!» – тут же подумал Дорон. – Я понимаю, господа, что вы можете подозревать меня в причастности к той игре, которую ведет Миллер. Это ваше право, и у меня нет возможности немедленно вас переубедить. Следовательно, вы вольны арестовать меня, связать мне руки и заткнуть мне глотку и даже убрать меня вообще, но… – Он сделал паузу, во время которой все отчетливо услышали астматическое дыхание угольного короля. – …но я прошу вас иметь в виду, что и сам не уверен, я ли перед вами или мой дубликат!
11. ПРИ СВЕЧАХ
Арчибальд Крафт – владелец ракет, самолетов-снарядов, баз и прочего и прочего, способного убивать, – был весьма практичен. Он мыслил обычно с удивительной прямолинейностью, не допускающей никаких нюансов и кривотолков, и любое событие вызывало его точную и прямую реакцию. Когда же событий случалось много, он ухитрялся из многочисленных прямых линий выстраивать поступки, такие же стройные и целеустремленные, как Эйфелева башня в Париже. По всей вероятности, в делах комбинаторских иначе строить было и невозможно.
Во всяком случае, у Крафта не вызывало сомнения то обстоятельство, что генерал Дорон являлся непосредственным участником проделок профессора Миллера. Институт перспективных проблем– его институт. Миллер – его человек. Установка по дублированию – его установка. В чем же сомневаться?
«Из этого, – решил Крафт, – и надо исходить!» И в свою «Эйфелеву башню» он вставил первую прямую балку вывода.
Какова же цель Дорона? Крафт много раз видел этого человека, но взглянул на него еще раз, чтобы окончательно убедиться: желание власти. С таким ростом, как у Дорона, с металлическим, несмотря на его солидный возраст, каркасом мышц, с такими сухими и тонкими губами, прямым носом и маленькими зоркими глазами, человек вряд ли стремится к тому, чтобы иметь галантерейную лавочку на площади Отдохновения.
Это – вторая балка, положенная в основание башни. Теперь можно возводить и всю конструкцию.
Конечно, Дорон сразу знал, что президентов пятеро. На всякий случай одного он припрятал, и правильно сделал. Совет мог решить убрать президентов и тем покончить с делом, объявив стране о скоропостижной кончине главы государства. Тогда бы Дорон воспользовался пятым как ракетоносителем, чтобы выйти в диктаторы.