На магистральных улицах машин всегда было больше, чем людей. Так по крайней мере казалось. Сейчас было наоборот. Те сотни тысяч людей, которые днем сидели в конторах, работали в цехах, а вечером смотрели телевизор, сегодня очутились на улице. Не только потому, что в толпе они чувствовали себя лучше. Каждый искал правду о происходящих событиях, и потому любая информация – достоверная или недостоверная – разносилась по городу как на крыльях. Домыслы о начале войны, высадке марсиан очень скоро испарились, не получая абсолютно никакого подтверждения. Зато все более крепли слухи об остром неблагополучии в правительстве, о том, что кто-то с помощью двойников президента хочет захватить власть и установить диктатуру. Наконец, пополз слух, которому сначала не поверили ввиду его абсолютной фантастичности, но который тем не менее креп и обрастал реальными подробностями: кто-то сделал несколько искусственных президентов. (Если бы Гард и Честер появились в «Указующем персте» на три часа позднее, они бы обнаружили у дверей толпу, жаждущую лично удостовериться у Сэма Крайза и его прислуги, что президент действительно был в его кабачке вчера днем.) Увеличившиеся наряды полиции еще более накалили обстановку, вместо того чтобы ее успокоить. И к тому времени, когда Гард вывел ученых из убежища, в настроении людей произошел перелом.
– Что это? – вышел из оцепенения Миллер при виде возбужденной толпы на площади, куда они въехали.
Люди размахивали руками, что-то кричали. Их было так много, что Гарду пришлось притормозить.
– По-моему, это пузырьки пара, – спокойно заметил комиссар, пытаясь развернуть автомобиль.
– Как, как? – не понял Миллер.
– Ну, вы, физики, должны знать это лучше. Кипение воды всегда начинается с появления пузырьков.
– А недовольство– с демонстраций, – догадался Честер.
– Недовольство?– Гард пожал плечами и до упора нажал на тормоз. Его машина, как и соседние, уже была в плотном кольце людей. – Недовольство – это постоянное состояние нашего общества, или я, комиссар полиции, ничего не понимаю в своем деле. Вы даже не представляете, до чего у нас непрочно в стране. Люди озлоблены, потому что впереди нет ясной и обнадеживающей перспективы, потому что жить трудно, потому что в промышленности постоянно возникают временные затруднения, потому что доверия к правительству нет, потому что кругом лицемерие и обман, потому что над всеми висит угроза войны… А вы, Миллер, поставили этот котел недовольства на жаркий огонь. Мне непонятно ваше удивление.
– Позвольте! – воскликнул Миллер. – Еще вчера…
– А кто сказал, что вода закипает мгновенно? Нужно время и температура. Лучше послушайте, что они кричат.
– Это напоминает мне дни моей молодости.
Все посмотрели на дотоле молчавшего Чвиза.
– И это бодрит, – продолжал, не смущаясь, Чвиз. – Когда-то я тоже орал на площадях, да, да, когда-то я был молод… Что смотрите на меня так? Потом я убедился, что люди в глубине души обыватели и никаких перемен к лучшему у нас не будет. Тогда я кинулся к науке, как жаждущий к источнику. И все было опять хорошо, вернее, я убеждал себя, что все хорошо, пока не появилась эта проклятая установка и пока Дорон не наложил на меня свою лапу. Он отнял у меня науку, а с наукой и смысл жизни. С тех пор мне все равно, жив я или умер. Но все-таки перед концом приятно видеть начало цепной реакции и сознавать, что ее вызвали мы. И чем бы теперь это ни кончилось, мир уже не останется прежним.
– Чушь, – сказал Миллер. – Революции у нас никогда не будет.
– Тогда почему же вы, коллега, своими действиями подталкиваете – и не без успеха – к ней народ?
Миллер помолчал.
– Просто об этой возможности я как-то не думал, – наконец сознался он.
– А чего же вы тогда хотели? – сказал Гард.
– Я хотел их обжечь! – с яростью сказал Миллер. – Я хотел, чтобы они на своей шкуре почувствовали, как больно жжется научное открытие. Чтобы они поняли, с каким огнем играют!
– Они – это президент? – тихо спросил Честер.
– Да.
Честер разочарованно присвистнул.
– Знаете что,– вдруг сказал он,– я выйду сейчас на одну из этих площадей и расскажу людям все. Вот тогда начнется!
– Никуда ты не выйдешь,– отрезал Гард.– Ты можешь рисковать своей головой, но не нашими. Тем более, мы приехали.
– Но это же твоя квартира, Гард!
– Вот именно, – сказал комиссар. – Прятаться нужно там, где искать заведомо не будут. Идемте…
Обойдя все три комнаты, Гард опустил шторы на окнах и лишь после этого разрешил спутникам покинуть прихожую. Нераспакованный чемодан все еще стоял у двери, и Гард, показав на него, сказал:
– Повторяю: вы будете здесь пока в полной безопасности. С одной стороны– я в отпуске, с другой – «человек Дорона».
– Вот как? – сказал Миллер.
– Не беспокойтесь, последняя должность у меня чисто символическая.
– Кроме того,– добавил Честер,– я обещаю вам в случае чего просто свернуть ему шею.
Миллер натянуто улыбнулся. Он все еще не мог избавиться от подозрительности, хотя прекрасно понимал, что теперь в ней нет никакого смысла. Словно чувствуя состояние ученых. Гард поторопился рассказать им о своей встрече с Дороном. При этом он дал понять, что, вмешавшись в дело, был готов и к роли гостеприимного хозяина, и к роли человека, способного подвергнуть их принуждению.
– Я бесконечно рад тому, – сказал Гард, – что случилось первое.
– Простите, господа, – добавил Честер, – но, как мы ни гадали, мы не могли заранее предположить, что у вас благородные цели.
На что Чвиз мрачно заметил:
– Ни у кого на лбу не написаны достоинства. Особенно у людей, занимающих пост комиссара полиции.
Гард рассмеялся:
– Признаться, я уже принял решение подать в отставку, как только «вернусь» из отпуска. Особенно если в стране произойдет что-нибудь серьезное. Мы с Честером откроем частную сыскную контору. Не возражаешь, Фред?
– Побойся бога! Ведь только тогда у меня появится реальный шанс сыскать себе приличную работу!
– Но мы отвлеклись, господа, – сказал Гард. – Я хотел бы знать, какие шаги вы уже предприняли и что намерены делать в будущем.
Миллер пожал плечами и поправил воротничок рубашки своим характерным движением шеи.
– К несчастью, – сказал он, – мы лишены какой бы то ни было информации. Мы знаем лишь, что в городе вырублено электричество и что там происходят… м-м… волнения. Вмешаться в события мы сейчас не можем. Единственное, что мы сделали, это отправили Дорону ультиматум, как только почувствовали признаки хаоса. Но нам неизвестно даже, удалось ли Таратуре…
– Удалось, – сказал Честер. – Уорнер и Норрис звонили нам. Это наши люди, они видели Таратуру входящим в особняк Дорона, а затем выходящим в парке из колодца, причем Норрис еще долго будет помнить этот выход.
– А что за ультиматум? – спросил Гард.
– Копии нет, – ответил Миллер. – Могу вспомнить основной смысл. В письме было написано, что я– о профессоре Чвизе, разумеется, там нет ни слова– пойду на крайние меры, если Дорон не примет моих условий. Условия такие: полная независимость в работе и дальнейшем усовершенствовании установки, использование ее только в благородных целях и абсолютная гарантия свободы, которую я требую от лица всей науки. На размышления я дал Дорону десять часов.
Честер снова разочарованно присвистнул, а Гард покачал головой.
– Сколько прошло времени? – спросил он.
– В девять утра Таратура вышел из дома. Думаю, часов в одиннадцать он был у Дорона…
– Ваш срок истекает, – заметил Гард.
– А сколько времени прошло с тех пор, как были созданы президенты? – вдруг спросил Чвиз.
– Первый был создан в воскресенье утром,– сказал Миллер.– Второй– спустя час, а третий – где-то около полудня. Вот и считайте, коллега. А что?