– То есть биополе – это организм? – тупо спросил Гард.
– Да нет же! – поморщился Грейчер. – Это нечто вроде… ну, вроде…
– Я понял вас так, профессор, что вы работаете над уяснением сущности биополя?
– Вы полагаете, что сам себе я эту сущность пока не уяснил? Благодарю вас, вы очень любезны!
Они отвесили друг другу джентльменские поклоны.
«Один – один», – не без ехидства подумал Гард.
– В сущности, вы правы, комиссар, – неожиданно согласился профессор. – Изучение всего биополя не под силу даже целому институту. Моя лаборатория занята определением некоторых его функций, лишь некоторых.
– Прекрасно, – сказал Гард, меняясь с профессором ролью, как это бывает в хоккее, когда обороняющиеся вдруг переходят в нападение так стремительно и неожиданно, что даже забывают сами об обороне. – Частный интерес Лео Лансэре тоже лежал в области биополя?
– Господин комиссар, я уже прошлый раз объяснял вам, что в частные увлечения своих сотрудников я не вмешиваюсь.
– То есть вы не знаете, чем занимался Лансэре?
– Не знаю.
– Это ложь, профессор.
– Что вы хотите этим сказать?
Они стояли посреди кабинета, чуть наклонившись друг к другу.
– Мне известно, профессор Грейчер, – четко произнес Гард, – что вы знали о сигма-реакции при отрицательном режиме.
Профессор упал в кресло.
– Откуда вам известен этот термин, комиссар?!
– По долгу службы мне приходится узнавать даже то, что я предпочитал бы не знать никогда в жизни.
– Но… Впрочем, это не важно,– быстро сказал Грейчер.– Ко мне часто обращаются сотрудники за советом. Лео Лансэре не был исключением.
– Почему вы прежде отрицали это обстоятельство? Каковы резоны скрывать от полиции ваше знакомство с работой ассистента? Я слушаю вас, профессор Грейчер!
– Надеюсь, комиссар, все это не дает вам основания подозревать меня…
– Почему же не дает? – спокойно перебил Гард. – Не исключено, что эти резоны как-то связаны с гибелью вашего ассистента.
– Ну знаете…
Грейчер по-прежнему восседал в кресле, по-прежнему был похож на английского джентльмена, но он уже был не целым джентльменом, а как бы собранным из осколков. Он любезно предложил Гарду сесть, но в голосе его уже исчезли нотки превосходства и бесстрашия.
– Ладно,– сказал он устало.– Я все объясню. Я действительно знал о работе Лансэре.И я скрыл это намеренно. Возможно, это моя ошибка, но в ней виноваты вы, комиссар. Каково невинному человеку оказаться в шкуре подозреваемого убийцы? Вы тогда напугали меня, комиссар Гард, своим неприкрытым подозрением. В такой ситуации пойдешь на все, лишь бы откреститься от обвинения. Какое счастье, что в тот злополучный вечер меня угораздило быть в клубе!
– Да, это ваше счастье, – сказал Гард. – Но вы заявили мне тогда, что незнакомы с работой Лансэре, еще не зная, что он убит! Да, профессор! Как это понимать?
Грейчер отшвырнул ручку, она с треском прокатилась по столу.
– Потому что Лансэре взял с меня слово, что я никому и никогда не скажу о его работе! Ясно? Когда я не знал, что он убит, я молчал из этих соображений, а когда узнал– из других. Вы довольны моим объяснением, господин криминалист?
«Крепкий ответ!» – с невольным уважением подумал Гард.
– Извините, профессор, я не хотел вас оскорбить («Отступаю, отступаю»,–тоскливо подумал комиссар), но моя обязанность проверить все ходы и варианты.
Оба умолкли не сговариваясь, чтобы передохнуть после первого тура борьбы. То, что они защищают разные ворота, что от количества забитых голов зависит судьба нераскрытого преступления, понимали, вероятно, они одинаково. И как только раздался неслышный удар гонга, они вновь заняли свои места, едва успев залечить полученные раны. Второй тайм начался атакой комиссара Гарда:
– Вернемся к работе Лео Лансэре. Итак, в чем ее сущность?
– Дорогой комиссар, в науке есть вещи, о которых постороннему, неподготовленному человеку, как вы правильно заметили, лучше не знать. Спокойней спится.
– Я не из пугливых.
Грейчер пропустил замечание мимо ушей:
– Работа Лансэре в числе именно таких работ. Если я изложу вам ее сущность, вы откроете дверь не из лабиринта, а в лабиринт.
– Об этом я догадывался и прежде, профессор. Не стесняйтесь, я вас слушаю.
– Хорошо. Я постараюсь быть точным и искренним. Когда имеешь дело с таким проницательным умом, как ваш, понимаешь, как опасна неискренность. – Грейчер улыбнулся, видимо надеясь вызвать ответную улыбку.
Но Гард не ответил.
– Позвольте задать вам вопрос: что вы делаете, когда вам нужно переписать магнитофонную запись с одной ленты на другую?
– Подключаю магнитофон к магнитофону, – как школьник, ответил Гард.
– Правильно, – учтиво похвалил Грейчер. – В этом и заключается сущность поистине великого открытия Лео Лансэре. Да, да, комиссар, великого! И оно умерло вместе с ним… Такая трагическая, нелепая смерть! К сожалению, я знаю о его открытии лишь в общих чертах. О многих важнейших тонкостях Лансэре благоразумно умолчал. Благоразумно ли, комиссар? Не исключено, если бы он посвятил всех нас в тонкости своего изобретения, ему не было бы смысла умирать? Впрочем, я, кажется, касаюсь не своей области знаний…
– В чем же сущность открытия Лансэре? – перебил Гард.
Профессор наклонился к комиссару:
– В перевоплощении одного человека в другого.
Голос Грейчера звучал глухо. Гард вздрогнул, и профессор уловил это движение.
– Вот так же и я реагировал в первое мгновение, – понимающе сказал он.– Я тоже подумал, не сходит ли бедняга с ума… Так вот, когда вы подключаете магнитофон к магнитофону, вы тем самым переводите информацию, содержащуюся в одном аппарате, в другой. Но, как я уже говорил, вся информационная совокупность человеческого организма, определяющая его физический облик, заключена в биополе. Лансэре, примитивно говоря, удалось осуществить перезапись этой информации с одного организма на другой. Точно так же, как если бы запись нашего первого магнитофона переходила на ленту второго магнитофона, а запись второго – одновременно на ленту первого.
– То есть двое людей как бы меняются биополями? – Голос Гарда снова выдавал его волнение.
– Не как бы, – поправил профессор, – а именно меняются! Ваш организм, если в него вложить мое биополе, перестроится так, что вы примете мой облик, а я – ваш.
– А сознание останется прежним, – сказал Гард утвердительно.
– Откуда вы знаете? – удивился профессор.
Гард не удостоил его ответом.
– Скажите, Грейчер, – сказал он, – идея Лансэре практически осуществима? Или это гениальная догадка?
– Клянусь, мне неизвестно, достиг ли он успеха. Думаю, на современном этапе развития науки и техники…
– Я могу догадаться, что вы хотите сказать, но тут уж можете мне поверить: Лансэре был близок к осуществлению задуманного. – Гард встал со стула, закурил, подошел к окну. Не оборачиваясь, спросил: – И если это действительно так, то прикиньте, пожалуйста, профессор Грейчер, какую форму могла бы иметь установка, осуществляющая перезапись биополя?
– Я не знаю множества важных деталей…
– Это я уже слышал. Но пофантазируйте, пофантазируйте! Ученые любят фантазировать, не правда ли?
– Какую форму? – переспросил Грейчер.
– Ну да, займет ли установка целое здание или поместится в комнате или в портсигаре?
– Полагаю, размеры комнаты будут наиболее реальными…
– Благодарю вас.
Грейчер промолчал. Перед уходом Гарда он еще раз попробовал улыбнуться:
– Я же говорил вам, комиссар, что вы открываете дверь в лабиринт.